Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца
Шрифт:
Конечно, судить о человеке с первого взгляда – занятие весьма неблагодарное, и первое впечатление зачастую может оказаться абсолютно неверным, тем не менее именно оно служит отправной точкой будущих взаимоотношений, и чтобы изменить его, требуется порой достаточно продолжительный промежуток времени. Но в случае с Суриным, как выяснилось немного позже, я ошибся лишь в одном – сломать стену отчуждения, которой тот отгородился от остальных товарищей, не удалось. Мой новый штурман так ни с кем и не установил дружеских, в полном смысле этого слова, отношений. Даже внутри экипажа он был скорее коллегой, чем товарищем, и неудивительно, что мы относились к нему
– Ну что, ребята, – сказал Дима, – вы с подготовкой не затягивайте. Не сегодня, так завтра «охотиться» пойдете. Так что времени у вас в обрез.
Когда мы с Суриным оказались за пределами КП, я сразу же спросил его, знаком ли он с «Бостоном» в целом и устройством своего будущего рабочего места в частности. Оказалось, и то, и другое ему совершенно неизвестно – на Дальнем Востоке Иван Михайлович летал только на «МБР-2». Эта уже давно устаревшая летающая лодка не имела ничего общего ни с «Ильюшей», ни тем более с «А-20G». Отправив штурмана изучать карты балтийского побережья, я вернулся на КП, чтобы поговорить с Котовым. Мое несколько озабоченное лицо сразу же бросилось ему в глаза.
– Не волнуйся, – улыбнулся Дима, – не переживай понапрасну. Мы с ним уже успели побеседовать еще до того, как тебя сюда пригласили. Могу сказать, штурман он хороший, дело знает.
– Да нет, не в этом дело. Он же «Бостон» вообще в глаза не видел, – отвечаю я и, немного замявшись, продолжаю: – Есть у меня просьба. Посиди с ним в кабине, покажи, что да как…
– А ты что? Сам не можешь? – Но голос Котова звучит несколько шутливо, на его лице мелькает добродушная улыбка.
– Могу, но ведь я штурманский отсек не так хорошо знаю…
– Хорошо, – согласился Дима. – С тебя причитается…
Несколько часов спустя Сурин подошел ко мне и доложил об успешном изучении оборудования своей кабины. Я хотел было устроить ему экзамен, но так и не успел – незадолго до ужина мои «соколята», приземляясь после тренировочного полета, подломали стойку шасси, после чего меня срочно вызвали на КП для «снятия стружки». Естественно, в такой обстановке ни до каких задушевных бесед со штурманом дело так и не дошло…
И надо же такому случиться, на следующий день – боевой вылет. Два экипажа – мой и Преснякова – отправили на «охоту». Несмотря на то что Саша был старше меня по званию (он – капитан, я – старший лейтенант), ведущим назначили меня.
Надо сказать, это было нетривиальное задание. Необычным его делало наличие на наших самолетах проверяющих офицеров. Со мной летел ни много ни мало начальник минно-торпедной службы ВВС флота, с Сашей – начальник минно-торпедной службы нашей дивизии. Конечно, наличие контролеров на борту немного нервирует, но это только на первых порах: что с ними рисковать, что без них – все едино. Да и скрывать нам нечего…
Вылетели мы тогда ближе к вечеру, с тем расчетом, чтобы возвратиться домой еще ночью, до рассвета. Линию фронта, проходившую тогда километрах в пятидесяти западнее Шяуляя, пересекали как обычно, на малой высоте. Казалось, в этот раз нам удастся пройти во вражеский тыл незамеченными… Как вдруг… Зенитная установка, черт ее возьми! И как раз прямо впереди меня, на расстоянии примерно около километра. За считаные доли секунды я успел заметить фрицев, уже сидевших на своих рабочих местах. Быстрыми уверенными движениями они
Я среагировал моментально – слегка толкнул штурвал от себя и тут же открыл в направлении врага огонь из курсовых пулеметов. Конечно, о каком бы то ни было прицеливании речь не шла, главное – напугать противника, заставить его, дрогнув, потерять несколько мгновений, достаточных для выхода моего самолета из опасной зоны. Мой расчет полностью оправдался – фрицы немного замешкались, и я безнаказанно пронесся прямо над ними. Теперь стреляйте, гады, сколько влезет! Все равно попусту!
Удивительно, но Саша, державшийся, как положено ведомому, справа-сзади от меня, так и не заметил хорошо замаскированного врага и, лишь увидев, что я открыл огонь, удивленно вскрикнул по радио:
– Миша, ты чего стреляешь?!
– Зенитка!
– Вот зараза! – выругался Саша.
– Ничего, – отвечаю, – проскочили, и ладно!
Как всегда в подобных случаях, провожу перекличку экипажа. Хоть враг, по-видимому, так и не успел открыть огонь, но все-таки… Стрелок-радист на месте, а штурман, надо же такому случиться, никак не отзывается. Внимательно осматриваю доступную мне для обозрения часть носовой кабины – ни одного отверстия… Что же произошло?! Ясно лишь одно: на помощь штурмана рассчитывать не приходится…
Но времени раздумывать об этом я не имею. Сейчас нужно решить гораздо более важный вопрос: что же делать в создавшейся ситуации – возвращаться домой или продолжить выполнение задания… Может быть, Сурину еще можно помочь… Но как узнать, жив он или нет… Я тут же отклонил самолет немного вправо от заданного курса: «Если Сурин в сознании, подмигнет мне красным огоньком».
…Надо сказать, что на «Бостонах», как своего рода атавизм, сохранилась старая система цветовой сигнализации, позволявшая штурману корректировать направление полета при отсутствии радиосвязи. Проще говоря – три лампочки, располагавшиеся на приборной доске пилота. Замигала красная – поворачивай налево, зеленая – направо, белая – так держать…
Но красный огонек так и не загорелся. «Погиб мой Иван Михайлович… – с горечью подумал я. – Что же теперь… Домой топать…» Инстинкт самосохранения подсказывал именно это решение, и небезосновательно. Можно, конечно, передав бразды правления Преснякову, держаться за него… А не дай бог облака прижмут, Сашку в них потеряю… Днем-то ладно, вывернулся бы как-нибудь. Я ведь Балтику знаю неплохо. А если ночью? Тогда все – отлетался…
И ведь никто не осудит меня, если вернусь. Но я остро чувствовал, что, будучи командиром эскадрильи, никак не могу отступить. Не имею права. Ведь на меня равняются подчиненные. «Погибну? Так ведь и назад идти – тоже риск. Могут у линии фронта прихватить… – В этот момент словно какой-то приступ фатализма охватил мое сознание. – Чему бывать, того не миновать!» Я принял окончательное решение.
– Саша, – вызываю Преснякова. – Штурман мой пропал, не отзывается. Так что выходи вперед и принимай командование на себя.
– Может, вернешься? – предложил он.
– Нет, – отвечаю. – Так пойдем.
На Балтику мы пробрались, оставив Мемель в пятидесяти километрах справа, и тут же повернули южнее, так, чтобы прочесать возможные маршруты вражеских конвоев вплоть до самой Данцигской бухты.
– Удачи вам, – слышу по радио голос командира истребителей прикрытия. «Ястребки» выполнили свою задачу, прикрыв наш выход в море, и теперь должны возвратиться назад.