Наш мир болен, но душа жаждет любви

Братья Сяу

– Так значит… - наконец выдавила она из себя. – Я не одна такая. Мечтательница.

– Конечно, нет, - воскликнула вторая гусеница. – Хотя нас немного – тех, кто в снах своих летает. Ведь не спроста видения нам эти. Особенно одно – о слепящем белом свете.

Действительно, этот сон особенно повторялся – свет, белый, ослепляющий, манящий к себе, и ты летишь к нему, стремясь прикоснуться, но каждый раз, когда ты входишь в этот свет, сон прерывается. Очередная загадка.

–

Мое первое желание – не возвеличивайте меня. Я простая… ладно, не совсем обычная гусеница, и обращайтесь ко мне отныне – Эйлин. А не как к 33-й из 9-й кладки, как раньше.

– Да будет так, о прекрасная Эйлин-Путешественница, - проговорила первая гусеница.

– А можно, мы тоже возьмем имена себе? – робко попросила вторая. – Ульзара - звучание сие – хочу я, чтобы оно понравилось Тебе.

– Тогда я назовусь Марикой-Первоименной! – воскликнула первая. – Пусть те из моей кладки, кто дразнили меня раньше, обзавидуются! – она звонко рассмеялась.

Они еще не знали, что этим началась Эпоха Перемен на этом Дереве. Впрочем, потом это распространилось и на близлежащую опушку и далее на весь Лес.

Прошло некоторое время. Эйлин все толстела и толстела, она уже почти не двигалась, ей подготовили удобное дупло, а еду доставляли выбранные Марикой юнцы (Ульзара куда-то пропала, говорят, последовала примеру Эйлин и прыгнула вниз) – Первоименная тщательно следила, чтобы Она не испытывала никакой нужды и могла полностью посвятить себя поискам Новых Откровений.

– Что-то происходит не то, - вдруг пронзила Эйлин мысль, после одной холодной бури, когда потоки дождя унесли не одну гусеницу вниз, в безызвестность. – Мне тепло и уютно, в отличие от остальных, простых гусениц, которым на фиг не нужно какое-то мифическое просветление. Да я их уже давно и не видела, будучи запертой в своем святом дупле. Неужели так происходит только потому, что я когда-то взлелеяла мечту и рискнула сделать сумасбродный шаг. Теперь-то я вообще самостоятельно ни одного сделать не могу. А всем заправляет Марика. Хотя… пусть ее. Я же внутри себя верю, что все не случайно. И именно мы, своими мыслями и мечтами, творим свою реальность.

Она позвала Первоименную и попросила, дабы ее, Эйлин, что бы с ней ни происходило, в каком бы трансе она ни была, обеспечивали свежей пищей (или в крайнем случае, пропихивали в рот). После того, как Эйлин наелась до отвала, она вошла в глубочайшую медитацию, на которую раньше никогда не решалась. Спустя 7 дней и 7 ночей она очнулась и тут же призвала к себе Марику. Та с неподдельным ужасом смотрела на тело той, которой некогда поклонялась. Белые нити обвивали Эйлин-Путешественницу, из-за чего все тело ее казалось покрытым странным коконом.

– Девочка моя, ты слышишь меня? – донесся со стороны головы утробный голос.

– Да, - прежнее благоволение охватило Марику.

– Всевышний и Богиня есть, теперь я это знаю, все, что я раньше говорила, было лишь жалкими моими попытками интерпретировать Истину. Мне было

Видение, и это было так прекрасно, так волшебно. Знай, что у нас у всех есть великое Предназначение, ибо Мир без нас не мог бы существовать. И это – ЛЕТАТЬ. Все, что со мной, также, как и с тобой и остальными, происходило, осуществляется согласно великому Плану. И так происходит постоянно, циклами, из года в год – да, я наконец узнала, что такое «зима», и это то холодное время «года», во время которого нам нужно быть заключенными в коконы, наподобие того, в который запелена я, чтобы пережить его.

Что будет потом?.. Это будет настолько чудесно, что у меня нет слов… Но ты и сама можешь это испытать, мне почему-то верится, что и у тебя получится. Войди внутрь себя, там, где твое истинное «Я», не замутненное никакими личными стремлениями, войди в контакт с ним, и после этого ты увидишь лик Всевышнего/Богини. Это никакая ни гусеница, ни Дракон. Это невозможно описать, ибо это Все, Что Есть. Что будет потом, по пробуждении «весной»? Мы станем совсем другими, с нами произойдет божественная метаморфоза, я видела лишь краем глаза картины, где я летала, ощущала чудесные запахи и нектар, который опьянял. Что бы я ни говорила сейчас, для тебя будут пустыми, ничего не значащими звуками.

Мне трудно говорить, мое время уходит. Я надеюсь, что теперь ты выполнишь свою миссию и расскажешь нашему народу, что нам делать и что нас ждет. Я вхожу в третью стадию, после яйца и гусеницы, она зовется «куколка», следующая будет - «бабочка», и это все, что я могу тебе сказать. Что будет потом, я не знаю. Мне кажется, это еще не все… - голос Эйлин слабел, едва проникая сквозь хитиновый покров. – Иди и помни, что я тебе сказала. Господи, как же прекрасно снова обрести покой. – Это были последние ее слова.

* * *

Бабочка, которой стала Эйлин, присела на один из таких манящих и пьянящих цветок. Только что она отложила яйца на дереве. Кажется, это было то самое, родимое. Впрочем, не все ли равно. Вся жизнь превратилась в сплошной праздник. Праздник бытия. Прежнее поклонение и жизнь гусеницей казались каким-то далеким сном.

На темнеющем небе зажигались звезды. Они так и звали к себе, и бабочка поднялась вверх. Вдруг вдалеке замерцал свет, Эйлин запорхала туда, все быстрее и быстрее. А свет становился все ярче и ярче, все маняще и маняще. Вот он заполонил все пространство перед ней, страстный и обжигающий, ни на секунду не оставаясь в покое. И Эйлин обрела последнее откровение.

Пятая стадия, пронеслось у нее в сознании. Теперь я знаю, что это. СВЕТ.

И она устремилась к нему навстречу.

* * *

– Пап, ты видел? – Мальчик указал на костер, в котором только что сгорела бабочка необыкновенной красоты. – Что заставляет такие прекрасные создания стремиться навстречу своей смерти?

– Кто знает? – задумчиво ответил отец. – Внутри каждого из нас есть свой свет, с которым нам следовало бы соединиться. Возможно, бабочки лучше нас это понимают…