Наше дело — табак

Рясной Илья

– А что, не нацепили?
– удивился Гринев, присевший на подоконник и рассматривавший с интересом Инессу.

– Вы что?
– уставилась она на него.

– Обычно при задержании преступников мы используем наручники. Мало ли что...

– Каких преступников?!

– Инесса, - вкрадчиво произнес Гринев, - вы смотрели старые шпионские фильмы? Там есть хорошие штампованные фразы: "Игра закончена. Ваша карта бита. Пора признаваться". Мне хочется сказать то же самое. Пора, Инесса, признаваться.

– В чем?!
–

крикнула она.

– Все вы знаете, - сказал Ушаков.
– Думаете, зря у нас ваш любовник столько времени томится? Он что, молчать будет?

– О чем вы говорите? Бред какой!

– Сейчас начнет требовать адвоката.
– Гринев хохотнул.

– Начну!

– Будет тебе и адвокат, - заверил Гринев.
– И прокурор. И судья. Но сначала просто переговорим. Красивая женщина. Обидно отдавать в руки палачей.

– Что?!
– выпучила она на Гринева глаза.

– Это он так шутит, - поспешил успокоить ее Ушаков.
– Шутки у него такие... Близкие к правде, Инесса. Рассказывайте все. Начните с того, как стали встречаться с Петром Севастьяновичем Смагиным.

– У меня ничего с ним не было!

– Это правда?

– Чистейшая. Докажите иное!

– Это нетрудно, - пожал Ушаков плечами и протянул ей фотографию - ту самую, которой в свое время огорошил Дона Педро.

На Инессу снимок особого действия не оказал.

– Вот черт, - только и произнесла она.

– Как прокомментируете?
– спросил Ушаков.

– А никак. Этот ревнивый идиот нанял сыскное агентство "Титан", чтобы там выяснили, есть ли у меня хахаль. Вы скажите, если он всех манекенщиц в городе переимел, почему мне хахаля не иметь, а?

– Дальше, - потребовал Ушаков.

– Муж приехал из Германии. И мне в морду вот эту самую фотографию. Такой шедевр фотоискусства. Паскудники, чтоб они все сдохли!

– Кто?

– Да все!..
– Инесса вытащила сигарету, щелкнула золотой зажигалкой, жадно затянулась.

– А вы что?
– полюбопытствовал Ушаков.

– Сцепились. Он орал. Что-то о том, что нас придавит обоих. Только это все треп был.

– Почему?

– Потому что ему, по большому счету, на меня наплевать было!
– раздраженно воскликнула она, сжимая в пальцах сигарету так, что сплющила ее.
– Я для него была как красивая игрушка. Как джип новый. Но когда он джип помял, то с полчаса попереживал, а потом отремонтировал, загнал и новый купил. Вы понимаете, да? Ему на все и на всех наплевать, кроме одного.

– Кроме чего?

– Денег. И еще возможности выместить на ком-нибудь свою злобу. Это для него как наркотик.

– И что дальше?

– А ничего. Наутро встал, обматерил меня и поехал по делам.

– По каким?

– Каким? Он бабки искал.

– Какие такие бабки?
– подал голос Гринев.

– Которые вместе с Сорокой в могилу ушли.

–

И нашел?

– А черт его знает. Говорил, что-то нашел.

– И чего ты делала после того скандала с фотографией?
– поинтересовался Гринев.
– Ты говорила Дону Педрр о том, что муж вас застукал?

– А нафига?

– Как?

– Это их проблемы. Пусть сами и разбираются.

– Глушко с Доном Педро не встречался?
– спросил Ушаков.

– Я думаю, нет. У него какие-то другие заботы были. Я же говорю: его вообще перестало что-либо интересовать. У него после убийства Сороки возникли финансовые заботы. Он на них заклинился.

Отпустили Инессу под вечер, когда она уже совсем расклеилась, лицо ее потекло разводами туши, и вообще она походила на ощипанную курицу. Больше ничего ценного вытянуть из нее не удалось.

– Как думаешь, врет?
– спросил Ушаков.

– Я мысли не читаю, - сказал Гринев.

– Что чутье говорит?

– Чутье мне говорит, что она не врет...

Глава 10 БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ

Шамиль был взбешен. Когда он услышал сообщение Гутмана по телефону о том, что произошло в аэропорту, то не поверил своим ушам:

– Ты прикалываешься, Интеллигент, да?

– Шамиль Идрисович, так и было все...

– Давай сюда...

– Гутман появился через полчаса в просторном кабинете своего босса в "Золотом шельфе". К тому времени Шамиль внешне успокоился, но на сердце осталась лежать тяжелая злоба.

Одной из любимых фраз по отношению к своим врагам у Шамиля была такая: "Я его все равно достану. Не рез день, так через месяц. Не через месяц, так через год". И он прекрасно отдавал себе отчет в том, что, если что-то пообещал, должен расшибиться в лепешку, а сделать. Злоба, которая однажды рождалась в нем, могла дремать и год, и пять лет. Но потом однажды она поднималась наверх лавой разбуженного вулкана.

Когда он начинал заниматься рэкетом, то схлестнулся с такой же командой, пытавшейся держать палатки в районе порта. Гога, предводитель той команды, классически подставил Шамиля и его людей, фактически сдал милиции.

– Гога, ты пожалеешь, - пообещал Шамиль.

Выйдя из тюрьмы, он ждал два года. А потом улучил момент. И Гога пропал. Шамиль застрелил его лично. Он не мог передоверить этого никому.

Шамиль никогда не боялся замарать рук. Да, он убивал людей. Двоих убил собственноручно. Он жил в таком окружении, где восхождение наверх возможно только по головам. Он не испытывал от этого никакого удовольствия. Только на миг охватывало его какое-то темное торжество, когда он раздавливал врага, но следом возникало гадливое чувство. Он не жалел своих жертв, зная, что большинство из них с удовольствием убили бы его. А кто был не способен убить, те вообще не имели права становиться на его пути - таким вообще заказано лезть в серьезное дело.