Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
Живя здесь и работая, как вол, дед Азача понял, что всемогущий Аллах ничего, кроме горя и унижения, ему не дал. И в конце жизни хорезмиец стал поклоняться, как и жена, богу неба и света Тенгре [261] . Поэтому похоронили старика по хазарскому обычаю - в подкурганных галереях. Хорошо похоронили, несмотря на огромные расходы… Теперь и на отца нужны немалые средства, а скоро, как выпадет снег и реки покроются льдом, нагрянут судьи из Итиля, - и им надо заплатить прошлогодние долги, отдать часть нынешнего урожая, лошадь, три овцы и верблюда. Подумать и о весеннем севе… Да и дочка захворала… Ходят слухи, что после весенних полевых работ каган и царь собираются с войском на Киев. Поэтому следует иметь хорошего боевого коня со всем снаряжением
[261] Тенгре– могущественное божество у хазар, такое же, как Тангра у болгар. И не удивительно: хазары, завоевав болгар на Итиле, стали поклоняться их богу, изменив в его имени всего одну букву в двух местах: «а» на «е».
Тёмные низкие тучи проносились над великой рекой. Их гнал по небу сырой ветер. Пронизывал насквозь одежду. Чтобы согреться Азач решил приступить к работе.
Надо в первую очередь снять насыпной слой высокого могильного кургана. Он и в окружности был большим, не то что могильники мизинных хазар: ведь дед Азача служил при дворе кагана… Поэтому сам боил-коловыр [262] определил деду для погребения красное место на речном берегу. И ещё один непреложный закон погребения у хазар соблюдался - мужчин хоронили только мужчины, женщин - женщины и обязательно старшие в семье, дававшие со дня смерти родственника или родственницы обет молчания… И когда дочка обратилась к отцу, мать, зная, что Азач ничего не скажет, ответила ей сама…
[262] Боил-коловыр– верховный хазарский жрец.
«Дочке лучше стало, поднялась… А то лежала, свесив с ложа головку… - думал Азач.
– Может, сейчас помогает матери украшать покойного разноцветными лентами… Столько лет, как и дочке, было мне, когда умер дедушка… А бабушка покинула сей мир следом за ним. Потом моя мама… Вот и отец… Храбрый был воин. Смерть воина - в бою с врагами, которых хватает у каганата - русы, угры, печенеги, арабы… Но умер отец дома: тихо и мирно».
Тёмные низкие тучи, твёрдая могильная земля, холодный ветер, пробирающий до костей, хворая дочь, вечная нужда… Азач поднял голову к небу: «Скоро пойдёт дождь…» Действительно он пошёл, и струи смягчили курганную землю… К вечеру Азач успел срыть могильный холм.
Хазарин разжёг костёр, сел поближе к огню и протянул к нему пальцы рук. И когда они согрелись, начал обводить ими кругообразно шею и голову: этими движениями язычник снимал с себя усталость энергией, заряженной в кончиках пальцев костровым пламенем [263] .
Наступила ночь, но главное сделано. Деревянный настил молодой хазарин будет поднимать с восходом солнца. Теперь он в крутом берегу сделает укрытие и ляжет отдохнуть.
Утреннее солнце выглянуло невесёлым: тускложиденьким, жёлтым и сморщенным. С таким же настроением принялся за дело Азач: чуткий, тревожный сон его в береговом укрытии так и не сумел восстановить силы. Но пока хазарин обдирал дубовые брусья и расчищал вход в галерею, лучи повеселели, заиграли радужно на двери, ведущей в подземное помещение. Азач проник в него и увидел сферический выбеленный потолок, похожий на верх крытой кибитки… Вот почему жена и сказала дочке, что папа идёт готовить для умершего повозку…
[263] Язычники, живущие в единении с природой, всюду подпитывались происходящими от неё явлениями, будь то огонь, свет, вода или мерцание звёзд… Язычество - это всегда сила материи, окружающего нас мира. Мы же, воспитанные на отрицании бога вообще, в большинстве своём не умеем пользоваться ни материальными, ни духовными его возможностями.
Пол этой подземной «повозки» настелен из каменных плит, стены, как и потолок, тоже побелены. Азач помнит, что они с отцом это делали, когда хоронили деда; маму здесь погребали женщины и их, мужчин, в могильник не брали…
Когда солнечный свет проник поглубже, Азач
Рядом Азач обнаружил заржавленный меч, лук без тетивы, которая уже сгнила, нож без ручки, кресало, кремень, стальной шлем гвардейца, кожаный пояс с золотыми бляхами. Хазарин хотел его взять, но он рассыпался… Валялась уздечка и седло. Трогать их Азач не посмел, дабы не повторять ошибки, как с поясом…
Стояли то здесь, то там глиняные кувшины с едой и питием. Тут же разбросаны кости домашних животных - лошадей, овец и собак, те, которые окружали усопших при жизни, умерщвлённые и положенные на каменный пол галереи. А у мамы ещё хорошо сохранились наручные и нагрудные украшения.
В углу выбрал свободное место для отца, но не удержался и наклонился над черепом дедушки… И заглянул в пустые глазницы. Нет, Азач не сказал бы, что они пустые, - хотя точно видел тёмные впадины вместо глаз: внук, будучи маленьким, когда глядел в зрачки деда, хорошо запомнил их, - они, смеясь, искрились. Сейчас, и он явственно зрил, из глубоких глазниц черепа смотрело на него что-то, не схожее ни с чем на земле… И взгляд из глубины этого нечто действовал на Азача пугающе и в то же время завораживающе. Он будто давал молодому хазарину возможность хотя бы на миг проникнуть в непонятную для простого смертного тайну - тайну жуткого колодца, который влечёт человека при жизни, но дна его он достигает, кажется, только умирая…
Воздух в могильнике стоял тошнотворный и густой и, может быть, от его избытка Азач почувствовал, что закружилась голова. С ним не случился обморок, и он не потерял сознание, а как бы впал в короткий, но глубокий сон, словно под воздействием сильного гипнотического взгляда…
«Что со мной произошло?.. Душно! Надо быстрее наверх… Воздух со степи слабо проникает сюда», - Азач, не осмеливаясь больше смотреть на череп дедушки, выбрался наружу.
Здесь вовсю царил солнечный свет. Степь, смоченная обильным дождем, ожила: распрямились и позеленели высокие травы, засвистели суслики, поднимаясь из нор на задние лапки, птицы оживленно защебетали, закружились над холмами орлы и ястребы. Недалеко от могильника пробежала пугливая кабарга. Азач посмотрел ей вслед, подумав, что кто-то гонится за ней, взял в руки лук. Но предполагаемого преследователя так и не увидел… Звонко заливался в яркой вышине жаворонок.
«Бог Тенгре! Это ты даёшь свет на землю и обилие на ней жизни… Слава тебе, слава!» - возликовал молодой хазарин и, повесив на шею пояс [264] , упал на колени и начал молиться.
Он понял вдруг, что жизнь продолжается, и продолжается и для отца, ибо душа его сейчас странствует в небесных чертогах на пути к богу… И ещё понял Азач, что надо хоронить близких усопших не с печалью, а радостью!
Вернувшись домой, он долго смотрел на спокойное лицо отца, лежащего посреди жилища в лентах и травах. Через день сын перенёс его в могильник и воздвигнул высокий курган.
[264] Это означало отдаться на волю неба. Такой обычай долго сохранялся у тюркских народов. С поясом на шее поклонялись своим богам до принятия ислама и монголо-татары.
Радость тоже охватила душу кагана, когда он узнал, что на охоте погиб Менаим!.. Знал Завулон, чьих это рук дело, и воскликнул, обращаясь не к Яхве, а к своему родовому богу Тенгре: «Слава, слава тебе, свершилось правосудие! Кровь моего двоюродного брата, бывшего тудуном Саркела, отомщена… Ай да шаман! Так обставил умерщвление утешителя, что и комар носа но подточил… Правда, царь Ефраим не верит в случайную гибель родственника. Верит - не верит… Доказательств- то нет никаких! Остался бы жив шаман, приблизил бы к себе его… Толковые, преданные люди нужны мне в Итиле. А то здесь всё больше тех, кто готов подличать в любое время дня и ночи… Столько развелось иудейских советников и прислужников, что несть им числа…