Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
И вот за холмами небо высветлилось - наступило то время, когда Кола в зарю вошла, когда невидимые пока птицы в лесу, полях и лугах загомонили и защебетали, но ещё дует прохладный ветер, и от росной земли поднимаются влажные испарения.
Расторопная хозяйка в селении уже зачала топить печь возле своего дома; глядите, из следующего показалась и другая, следом - третья… Впрочем, сегодня обязательно нужно всем поторопиться, можно по спине и ремённой плёткой получить от мужа или свёкра, если вовремя у кого не поспеет обетная каша.
Купальница…
Ах, какой праздник!.. Праздник солнца,
Наконец-то светлые лучи брызнули во все стороны, река и озерцо возле капища заблестели легко и весело. С ощущением теплоты, веселья и лёгкости просыпаются люди. А Доброслав с Радованом уже давно рвут купальницу, называют ещё эту траву кошачьей дрёмой или лютыми кореньями.
– Радован, мы первыми на луг пришли. Значит, трава, собранная нами, будет целебнее, чем у других.
– А почему?
– Потому что на ней много росы… Видишь, какие крупные капли ещё держатся в жёлтых масляных чашках цветков… Потом мы положим всё в склянку, и я изготовлю снадобье.
– А от какой болезни?
– снова спросил Радован.
– От всякой… Совсем маленьким был, не помнишь, а я лютыми кореньями и тебя лечил… По ночам ты не спал, плакал… Натру тельце настойкой, тогда и спишь целыми днями и ночами… Хворь и вышла. Так что рви купальницы больше… Из другой части травы мы наделаем банных веников и попаримся. Любишь париться?
– Нет, Клуд, не люблю…
– Сие потому, что жил среди греков… Я научу. А когда вырастешь да постареешь, баня с веником из купальницы - недаром её так зовут, Радован, - придаст молодости… Тебе ещё рано, а вот старики любят хлестаться в парной такою травою.
– Ты, Доброслав, и впрямь колдун - много чего знаешь…
– Эх, радость моя, послушал бы Родослава!.. Всему он же меня научил… Кажется, нарвали достаточно, пора, дружок! Наверное, и жрец с капища возвернулся, и мама твоя с кашей управилась.
Подойдя к мурье, побросали траву возле наружной печи, а Доброслав, вдруг напустив на себя свирепость, произнёс громко:
– Я иду, зверь лапист и горд, зверь горластый, волк зубастый, я есть волк, а вы волчата мои…
Затем сгрёб в охапку мальчишку и его молодую маму, расцеловал их.
– Слова сии, Настя, - заговор… На любовь к вам на всю жизнь…
– Спасибо, любый мой!
– А можно я тебя отцом буду звать?
– неожиданно спросил Радован.
– Зови, малыш…
Верховный жрец с Буком с капища пришли чуть позже, и с ними пожаловал сменный костровой. Мальчуган хотел было взгромоздиться на спину пса, чтобы покататься, но укорил Клуд:
– Радован, Бук же голодный ещё…
Новое имя Настиного сынишки понравилось и Родославу… Понравилась на вид и каша обетная в румяной корочке.
– А почему кашу называют обетной?
– Настя, наш Радован или жрецом, вроде Родослава, или философом станет, как Константин из Византии… Про всё знать хочет. На лугу меня пытал и теперь…
– Кем станет - пока не ведомо, а ты и поучи его… Хотя я сама скажу, почему кашу обетной называют. Ты, сынок, - обратилась к Радовану, - вчера уже спал, а я с поселянками до полночи толкла в ступе ячмень… И песни разные мы пели да обеты давали.
– Какие же, мама?
– Ну, например, тебя любить, Доброслава, земные места,
– А когда же кашу есть?
– заглядывая в глаза матери, снова спросил Радован.
– После бани.
– Ия вам тогда стихеру расскажу, - пообещал жрец.
– В этот день так положено…
А стихеру после бани и обетной каши Родослав рассказал вот какую…
«Как во граде, во Киеве, как у богатого боила-болярина, у Неупокоя, было всякого богачества на все доли убогие. Всего было у болярина вдоволь, одного только не было - желанного детища. Скорбит болярин о своей беде, не знает, не ведает в своём гореваньице ни малой утехи. А и во той скорби дожил он и до старости. Во едину нощь видит он, боил-болярин, чудный сон: а кабы за городом Киевом лежит никем не знаема убогая вдовица во хворости и болести.
А тут ему, боилу-болярину, послышался голос неведомый: возьми ты, болярин, тую убогую вдовицу к себе во двор, пои и корми до исхода души. А и за то тебе будет во грехах отрада.
Просыпается болярин на утренней заре, выходит за Киев-град, и видит он туто наяву убогую вдовицу во хворости и болести. И спрошает болярин ту убогую вдовицу: «А и скажи ты по правде и по истине, откуда родом ты, да и как тебя величать по имени и по изотчеству?» И молвит ему убогая вдовица: «Родом я из Новагорода, а и зовут меня Купальницей; а опричь того за старостию своего роду и племени не помню».
И нудил [273] он, боил-болярин, тую убогую вдовицу на житье к себе во двор, а сам возговорит: «И буду те поить, кормить до исхода души». И в отповедь молвит ему та убогая вдовица: «Спасибо те, болярин дорогой, на ласковом слове, на великом жалованье. А созови ты наперёд того нищую братию, всех калик перехожих, да напои и накорми сытой медовой, кашей ячменной».
Идёт болярин к себе во двор, опосылает своих верных слуг по всем дорогам и перепутьицам кликать клич на нищую братию, калик перехожих. Сходилася нищая братия, все калики перехожие ко боилу-болярину на широк двор. А и тут к нему опослей всех приходила убогая вдовица Купальница, а садилась с нищей братией за столы белодубовые. И выходил туто к ним болярин дорогой, бил челом всей нищей братии, каликам перехожим, поил, кормил их сытой медовой, кашей ячменной.
[273] Нудить– склонять, понуждать.
Со той поры поселилась у боила-болярина во дворе убогая вдовица Купальница, со той поры строил он кормы ежегод про всю нищую братию, про всех калик перехожих. И жила та убогая вдова Купальница у боила-болярина во дворе до исхода души».
Закончилась стихера, только на губах Доброслава и сменного кострового улыбки остались: язычники понимающе переглянулись…
– Хорошим оказался болярин… Только где такого встретишь?
– задал вопрос костровой.
– Я от своего кровососа сбежал, а чтоб не вернули назад, пошёл к Родославу в помощники… Видно, в стихерах добрые-то боилы бывают…