Нашествие хазар (в 2х книгах)

Афиногенов Владимир Дмитриевич

Никите и Селяну снова показалось: они плывут, как в первый раз, в Византию, если бы не узрели на дальнем берегу всадников в тёмных малахах вместо шлемов и кургузых, не застёгнутых спереди поддёвках, открывавших несмотря уже на холод, голые животы.

–  Эк, как они, хазарушки, близко к Киеву подошли, не верится даже!
– воскликнул Селян.

–  Ничего себе - хазарушки… Обласкал! Сволочи они безбровые! Вишь, дани захотели. Пусть без соли свои шкурки жуют, что после обрезания остаются… - хохотнул Никита.

Хазары не просто стояли, взирая

на проходящие внизу днепровские лодьи. Всадники перемещались взад-вперёд и махали руками.

–  Теперь гадают: «Куда и зачем русы поплыли?», - сказал Ратибор Вышате.

–  Кажись, старейшина, каган первым угодил в ловушку, перешёл мосты через Лыбедь и встал перед валом. В этом месте он пологий. Помню, мы его особо на подложном плане отметили, показав тем самым, что здесь стены приступом брать удобно… Да, завязнут тут хазары, как дождь пойдёт! А завтра он точно хлынет, головой чую: к непогоде побаливает… - Вышата снял шлем, пригладил ладонью волосы.

–  Не начнёт ли каган тогда отводить свои войска?

–  Начнёт и кончит… Мосты-то уже разобраны! Да в дубраве на всяк случай Дир с дружиной стоит. Только бы нам царю успеть в тыл зайти…

–  Успеем. Ты головой непогоду, а я сердцем обстановку чую.

–  Дай-то бог Перун!

–  А я Леда об этом прошу!
– воскликнул древлянский старейшина.

–  Сам молился ему и лицезрел в броню закованного, с копьём и щитом… - не преминул сообщить Вышата, думая, что Ратибору будет приятно услышать об этом.

И вправду, улыбнулся старейшина, сказал тихо:

–  Спасибо за почитание нашего бога - бога храбрости, бессмертия и мужества. Мы чтим его, как вы Перуна, с мечом, вынутом из ножен и воткнутом в землю… Он у нас, как у греков Марс, у сирийцев - Молох… Знаю, что и норманны устраивают ему из камней храмы и капища.

–  Норманны?..
– переспросил Вышата.
– Те, которые постоянно нападают на Русь Северную?.. Сказывал нам с Аскольдом об этом купец Селян, кормчим я его беру в походы… Вон он, на носу лодьи стоит.

–  А мне Никита сие говорил, он с твоим Селяном, кстати, в Новгород ходил. И о смерти Гостомысла, о новом правителе Рюрике баял… Приглянулся им Рюрик, молодой, сильный…

–  Посмотрим, Ратибор, как править зачнёт. Не на силу надейся, а на мастерство. А настоящий умелец и по песку корабль проведёт.

–  Ты это о ком, воевода, о Рюрике или своём кормчем?..
– посмеялся Ратибор и поговоркой закончил разговор: - Умелая рука - счастью дорога…

Если бы кто третий слышал Ратибора и Вышату, то мог сказать: «Вы так рассуждаете о будущем, будто уже битва с хазарами произошла и их отогнали от Киева… А впереди предстоят сражения за сражением, и не знаешь, кто уцелеет?..»

Не зря побаливала голова у Вышаты: к вечеру пошёл дождь, и бил он по земле всю ночь и весь день…

9

Жены кагана находились при своём повелителе

всегда: в Итиле они занимали выстроенные на острове каменные покои, в походе располагались в круглых юртах из верблюжьей кошмы. Верхи их венчали золотые шестиконечные звезды. Таких звёзд насчитывалось ровно двадцать пять: то количество жён, исповедовавших, как и сам Завулон, иудаизм, которое положено издревле по закону - ни больше, ни меньше…

Младшая Дие, угорка, страстно любимая каганом, находилась в юрте по соседству с его палаткой, и как только начался дождь, Завулон перебрался к Дие, и теперь, лёжа на атласных подушках рядом с горячим, готовым во всякое время отозваться на его ласки молодым телом, вслушивался в монотонный шум беспрерывно секущих по кошме водных струй.

Через некоторое время тургауды из личной гвардии кагана, охраняющие всех его жён и его самого, увидели, что земля под ногами, доселе твёрдая, с прозеленью травы, начала вдруг взбухать и превращаться в месиво…

Вначале они шептались между собой, но наутро сказали своему сотнику, и тот решился доложить повелителю, всю ночь не выходившему изнутри и ничего не подозревавшему. Сотник откинул полог юрты, увидел на высоком ложе почти оголившуюся во сне красавицу и остолбенел: кровь жаром обдала виски.

–  Что, русский меч проглотил, прямой стоишь!
– пошутил над ним Завулон.
– Проходи, говори…

Только ему, начальнику тургаудов-телохранителей, позволялось посещать юрту, где обретался каган, в любое время дня и ночи…

–  Плохи дела, повелитель… Кажется, мы попали в болотное дерьмо. Следует выбираться отсюда…

Хорошо… Позови в мою палатку особо приближенных, Зембрия, сотников и тысячников. Будем решать, а я сейчас…

Каган собрался, позвал служанку, разбудил Дие и велел тоже одеть её. Обнял, успокоил жену и вышел наружу. Тургауды накрыли повелителя непромокаемым покрывалом, подхватили на руки и понесли, проваливаясь по колено в болотную раскисшую жижу…

Пока кагана доставляли таким образом, он, приоткрыв покрывало, старался как можно тщательнее обозреть свой лагерь. Колеса телег, связанных между собой и составленных по хазарскому обычаю вкруговую, квасились в грязи уже почти по самую ось.

«А дождю, кажется, и конца не видно!.. Что будет, если он станет долго лить?
– с тоской подумал повелитель.
– Прав сотник, надо выбираться из этого проклятого места как можно быстрее… Знает ли Ефраим, в какую западню мы попали? Кстати, он, тыча пальцем в найденный у убитого план укреплений Киева, настоял, чтобы я с войском направился сюда… Да только план-то сей не ложный ли?!»

Но неожиданно возникшую мысль каган решил оставить пока при себе: «Иудей, живущий в Киеве, от которого план получили, человек первого советника, и выскажи сейчас подозрение, потом неизвестно, как всё обернётся… А если б киевские князья Фарру как соглядатая раскрыли, то давно бы казнили… По сведениям - он жив и здоров… Правда, посыльного от него пока так и не было».