Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
Настя склонилась над ним и прижалась губами к его голове.
– Родная моя!
– шептал Клуд.
И Настя, поддаваясь его страсти и сама испытывавшая её в не меньшей степени, чем Доброслав, сползла со скамьи, тоже встала вровень с ним.
Она на миг как бы вдохнула исходящий от него запах степного простора и вдруг явственно увидела сверкающую на солнце реку Случь и золотистых пчёл, вьющихся над луговыми цветами… И, ни о чём больше не думая, обняла Доброслава, тесно прижалась к нему и крепко поцеловала в губы. Клуд взял её на руки и понёс в покои…
…Настя задыхалась в его чувственных объятиях, волосы её
– Боже, если бы это продолжалось вечно… Доброслав, любимый мой… Но ты скоро уедешь, и я тебя никогда не увижу больше. Как не увижу реки Случь и её прибрежных лугов… Никогда, никогда… - словно в бреду повторяла она, и слезы катились по её щекам.
Доброслав лишь гладил её плечо, такое белое, как плечо мраморной Афродиты, и молчал… Он понимал, что Настя права и изменить в их жизни уже ничего нельзя…
Галера, которая бросила якорь в Прекрасной Гавани, доставила по приказу протасикрита тайного посла к Ктесию. Игнатий ошибся: Константин с Леонтием ещё не находились в пути к хазарам; тронуться с места им помешали вышеописанные события, связанные с разгромом сарацинами византийского флота. Взбунтовался охлос… Масла в огонь подлил и тайный посол, объявив с галеры о трёхдневном оплакивании погибших. А потом лодка доставила его к берегу, и тут он словно провалился сквозь землю…
Да, в задачу посла не входило намерение открывать себя. От Ктесия он знал об убежище, поэтому, сойдя с лодки, сразу направился к некрополю.
Пройдя несколько надгробных камней, он остановился у одного, на котором была начертана краткая надпись: «Аристону, сыну Аттипа, любящему Отечество», повернул голову налево и зашагал по еле приметной тропинке, заросшей тамариском и кустами кизила, вглубь кладбища. Остановился возле каменного сооружения, густо увитого гирляндами каперса. Вошёл в него, отодвинул плиту, залез вовнутрь, плиту водрузил на место, но при этом оставив щель, и затаился.
Сюда доносились голоса велитов, искавших человека, высадившегося с лодки, но уже стало смеркаться, и они вскоре удалились и затихли. Тогда посол покинул это мрачное место, вышел к пристани и, миновав рынок, через некоторое время очутился перед лупанаром Асафа и стал медленно прохаживаться взад-вперёд.
Возле дверей «Прекрасной гавани» горел на столбе в стеклянном колпаке фитиль в бараньей плошке. По случаю бунта лупанар был закрыт. В отличие от других домов с глухими стенами, выходящими на улицу, заведение хазарина имело одно-единственное окно снаружи, в которое в обычные дни «папашка» наблюдал за тем, как идут сюда посетители. Сейчас он вместе с поваром обсуждал кухонные дела, и незнакомца в чёрном паллии заметила одна из «дочерей» хозяина.
– Папашка, посмотри вон на того, в чёрном!
– крикнула она на кухню.
– Снуёт туда-сюда, словно рыба в море… Чего ему надо?…
«Папашка» взглянул в окно и увидел на левом плече незнакомца нашитый белый треугольник. У Асафа сразу перехватило дыхание. Он потрепал по щеке «дочку», увидевшую этого человека, сказал ей: «Молодец!» - и опрометью выбежал на улицу.
Через некоторое время тайный посол уже сидел в чистой, уютной комнате на втором этаже лупанара, ел телятину, запивал вкусным вином
– Теперь о главном, Асаф… Как давно уехал из Херсонеса в Хазарию Константин-философ?
– Позволь, почтеннейший, но он ещё никуда не уезжал… Разве ты не видел «Стрелу»?… Ах да, она за скалами, на большом расстоянии от бухты, и ты её мог не заметить…
Посол, не скрывая радости от этого сообщения, довольно потёр руки и бодро прошёлся по комнате.
– Хорошо. Значит, я смогу увидеть здесь Ктесия.
– Да, почтеннейший. Но как только кончится бунт… Диера давно стоит в гавани, поэтому капитан разрешил своим морякам посещать мой лупанар. Как только кто-то из них придёт сюда, через него мы и вызовем Ктесия.
– А теперь слушай меня внимательно, Асаф… Ты сказал, что сейчас чернь громит лавки агарянских купцов… А надо направить её действия таким образом, чтобы оборванцы бунтовали и против греческой знати…
Видя недоумение на лице хазарина, тайный посол твёрдо сказал:
– Так надо! И пусть они выкрикивают слова, направленные и против василевса… Михаил - пьяница, развратник, он не должен больше оставаться у власти… Нужно найти для этого подстрекателей. Я им хорошо заплачу… Тебе тоже, Асаф. Не жалей вина, денег… Ты понял меня? И учти - это приказ, исходящий оттуда, - и посол показал вначале на белый треугольник, а потом поднял большой палец кверху…
Хазарин и не собирался отнекиваться, знал, что ему грозит, если откажется… Порою, когда всё его существо восставало против насилия, ибо он не привык к этому, сам в прошлом повелевая сотнями и тысячами жизней, тогда перед глазами невольно возникала могила его дочери в Керке, и он опускал глаза и во всём соглашался…
Когда погромы в Херсонесе прошли, когда толпа откричала проклятия не только в адрес сарацин, но и василевса, в лупанаре появились первые моряки с диеры.
Они вели себя более развязно, нежели велиты. И пили много, и платили за «дочек» Асафа щедрее: всё-таки моряки получали намного больше, чем солдаты, которые служили в гарнизонах. Да и по духу они чувствовали себя выше велитов: моряк видел много новых земель, народов, общался с разными людьми, больше знал и вообще был намного грамотнее любой из гарнизонных крыс. Потому что во флот брали людей сообразительных и физически крепких, не боящихся штормов и диких качек, умеющих по луне и звёздам проложить нужный путь кораблю. В то время примитивные компасы начали появляться только у арабских гази, византийцы о них знали лишь понаслышке. Поэтому в обязанности каждого греческого моряка входило обязательное умение разбираться в небесной карте. У греков также существовали свои названия звёзд и планет, дошедшие, как и многие арабские, до нашего времени и взятые на вооружение всемирной астрономией…
Один из моряков крепко напился и потребовал к себе Малику. В последнее время Асаф не отдавал её на ночь кому попало, тем более красавицу-агарянку присмотрел для себя сам капитан диеры. Моряку отказали, и он полез в драку. Пришлось хазарину звать стражников. Морехода связали, и наутро он очнулся в комнате тайного посла.
– Слушай, болван, меня внимательно, если не хочешь больших неприятностей, - строго сказал посол.
– Ты вчера, пьяный, как паршивая свинья, оскорблял василевса Михаила и грозил расправиться с ним…