Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
Почему-то тревожно было на душе у Дира; может быть, виною этому состоявшийся перед ловом разговор с братом.
– Зачем тебе медведь, Дир?
– спросил его Аскольд.
– Сейчас, по весне, он лежит под буреломом худой и облезлый…
– Я заприметил его берлогу ещё зимой, брат, хотел взять зверя ещё тогда, но пошёл с дружиной на полюдье… Разве не ты послал меня собирать дань?
– Я. Потому что так надо. А медведь - это твоя прихоть…
– Ты, брат, с головы до ног погружен в государственные дела и моё желание развеяться в весеннем
Сказал, гикнул, махнул рукой нужным для лова людям из дружины и ускакал, как всегда порывистый и возбуждённый.
Перед берлогой, края которой закуржавели от дыхания зверя, Еруслан и ещё двое гридней спешились, на коне остался лишь Дир, который стал готовить к броску копье. Еруслан обколол края, в образовавшееся отверстие просунул большой деревянный хлыст и стал толкать в бок медведя. Из берлоги послышалось недовольное бормотание, а потом раздался страшный рёв, и поднятый со сна разъярённый зверь выскочил из-под бурелома и попёр на лошадь с всадником.
Дир, не ожидая такой прыти от сонного увальня, замешкался, запутался в стременах, и медведь успел ударить лапой по спине лошади, задев когтями колено князя и распоров ему кожаные хозы [125] .
Конь с переломанным хребтом свалился на землю, и архонту пришлось бы худо, не подоспей вовремя Еруслан. Он поднырнул под брюхо лесного хозяина и вонзил меч по самую рукоятку. Предсмертный звериный рёв снова огласил округу, тревожа лесную тишину, и медведь замертво рухнул на землю.
[125] Хозы– штаны.
– Благодарю тебя, Еруслан!
– Дир, не поднимая глаз, похлопал по спине своего дружинника - княжого мужа; тот, увидев на ноге князя кровь, скинул кожух, оторвал от нательной рубахи несколько полос, замотал колено архонту. Гридни тут же подвели ему другую лошадь. Мёртвого зверя взвалили на сани и тронулись в сторону Киева.
2
Аскольд считал, что несчастье с женой образумит Дира, но он, кажется, и не думал о случившемся. После похорон, услав к Вышате кострового, снова ускакал в свой лесной терем к молодицам.
В дверь, за которой занимался делами старший из архонтов, поскреблись, послышалось старческое покряхтывание, на пороге появился колдованц Мамун и стал жаловаться на Дира, который разрешил костровому покинуть жертвенное пламя.
– Перун накажет за самоуправство, - возвысил голос жрец.
– Самоуправство, говоришь… - Аскольд поднялся из-за стола. Тяжёлая золотая цепь на груди мотнулась в сторону, и глаза архонта вспыхнули гневом. Но он усилием воли подавил в себе ярость и, неслышно ступая ногами в сафьяновых сапогах по медвежьей шкуре, отошёл к стене, повернулся к ней лицом и будто в яви увидел своего отца, прямого потомка Кия, который всю жизнь воевал с колдованцами,
«Я умираю, дети мои, княжеский жезл по праву должен перейти к старшему сыну. Дни мои сочтены, а ваши долгие. А чтобы вам не укоротили их, будьте осмотрительными. Жрецы, которых я расшевелил, как пчёл в улье, не успокоятся и станут кусаться… Против тебя, Аскольд, они постараются восстановить брата, используя его неудержимый нрав. Да, да, мой младший сын… Не отводи глаза в сторону. И чтобы не случилось такого, я благословляю вас на княжение обоих… Вот так! Делите власть поровну и крепите мощь матери нашей - Руси Киевской. И не давайте воли жрецам. Запомните сие! И ещё запомните: если между вами возникнет распря, быть великой беде, беде непоправимой…»
Аскольд запомнил, помнит ли Дир?…
Князь подошёл к Мамуну, положил ему на плечо руку и сказал примирительно:
– Волхв, мы найдём тебе хорошего кострового. Иди, не волнуйся.
Жрец ушёл.
Женщины продолжали оплакивать захороненную в кургане. Выть они теперь будут до заката солнца. А через сорок дней отнесут к кургану двадцать заготовленных кувшинов с мёдом, каждый весом по пять фунтов, поставят их в ряд и положат рядом ковши, чтобы всяк проходящий и проезжий мог помянуть покойницу.
Прислушиваясь сейчас к голосившим женщинам, Аскольд задумался о предназначении человека на земле, о его жизни и смерти.
«Видимо, человеческая жизнь, как и природа, имеет своё утро и свой вечер, свою красную весну и чёрную зиму, - говорил себе князь.
– При рождении возжигается светильник души, со смертью он погасает, и человек отходит в область чёрной ночи, засыпая».
Да, по славянским понятиям человек не гибнет совсем, как и природа, умирая, не уничтожается, но только облекается холодным мраком и покоем. Отсюда и название мертвеца - покойник, усопший.
Идея уничтожения была чужда языческому миру; славянские слова гибнути, гынути - погибать, судя по другим терминам, одного происхождения: гыбати, гнути - обозначали только упадок, склонение жизни.
Бессмертие природы человек видел в результате наблюдения, бессмертие людей почувствовано им внутренним «я», необходимостью сохранения себя в этом мире навеки. И если в нравственной жизни и религии славян признается существование определённых понятий, то одним из важнейших было понятие о будущей жизни или бессмертии души.
Душа человека - существо небольшое, подобно птице женского рода. Она невидима для глаз смертного, её видят только птицы и звери…
«Если мы будем держать на цепи в подвале лесного терема ромея в чёрном, то душа его тоже скоро покинет тело… Хотя Дир и пытал его железом, но, по-моему, он не всё рассказал».
Аскольд велел рындам [126] отыскать Светозара. Приказал ему:
– Отбери десять молодцов, завтра поедем к моему брату в лесной терем.
[126] Рынды– телохранители князя.