Насилие и социальные порядки
Шрифт:
. нархические автократии, когда стабильность и свобода «смешанной» английской конституции были недавним примечательным достижением, когда страх перед заговором [фракции] против устоявшейся власти был встроен в саму структуру политики, что я начинаю подозревать: эти фразы значили нечто очень реальное как для писателей, так и для читателей, это были реальные страхи, реальные заботы, это было ощущение реальной опасности, скрывающейся за громкими словами, а не про- 1 сто желание повлиять с помощью риторики и пропаганды на инертные умы пассивного населения (Bailyn, 1965, p.ix; также см.: Bailyn, 1967; Бейлин, 2010).
В XVIII в. американцы и британцы, наблюдавшие за развитием политики в Великобритании, опасались того, что фракции, сплоченные имеющимися у них экономическими привилегиями, например долей акций в Банке Англии и иных компаний, захватят контроль над политическим процессом и подкупят независимость палаты общин. Как подчеркивает Бейлин, у этих людей был реальный страх по поводу того, что случится с их обществами, если фракциям позволят манипулировать экономическими привилегиями с целью получения контроля над процессом принятия политических решений. Подобные страхи, укорененные в представлениях о причинно-след- ственных связях в том мире, в котором они жили, сыграли центральную роль в решении американцев
Многие политические теоретики были уверены в своем знании решения насущной проблемы: контролировать фракции можно посредством смешанного правления [182] . Все большая значимость конституции общества — как писаной, так и неписаной — для встраивания сущностных интересов монархов, землевладельцев-аристо кратов и коммерческих элит в структуру, которая позволит нейтрализовать опасность каждой из этих фракций путем соотнесения их интересов друг с другом, резюмировала структуру стабильного зрелого естественного государства. Большинство политических мыслителей в Великобритании, Америке и Франции полагали, что английская конституция — лучшее из того, что было создано в истории человечества [183] . Однако они опасались того, что в XVIII в. она окажется под угрозой со стороны фракций.
182
Название эссе Юма «О том, что политика может быть сведена к науке» отражает надежду теоретиков на то, что решение проблемы фракций в рамках естественного государства может быть найдено в системе правления, которая сбалансирует конфликтующие интересы так, чтобы они уравновешивали друг друга.
183
Работа Монтескье «О духе законов» представляет собой развернутую аргументацию в пользу небольших республик. Он рассматривал английскую конституцию как наилучшее приближение к этому идеалу.
Основной угрозой английской конституции и утверждаемому в ней принципу сбалансированного правления считались корпорации и партии, то есть организованные экономические или политические группы интересов. Новые военные и финансовые обстоятельства в Великобритании XVIII в. способствовали развитию двух тенденций. Во-первых, экономические организации и корпорации, например Банк Англии и Компания Южных морей, тесно связанные с финансированием государства, получили исключительные экономические привилегии. Во-вторых, в условиях революционных договоренностей, достигнутых между парламентом и королем Вильгельмом III, рост государственных сборов и трат требовал одобрения парламента. Результатом стало гораздо более тесное сотрудничество между королем (а также его кабинетом) и парламентом, следствием этого стало развитие законодательных групп интересов, чувствительных к интересам короля. Развитие парламентских групп интересов увеличило количество фракций. Систематическое использование экономических привилегий позволило коалиции вигов при Роберте Уолполе эффективно проводить интересы короля в парламенте [184] . Привилегии включали в себя распределение национального долга, создание привилегированных корпораций, манипулирование с назначением членов парламента на военные, морские и правительственные должности; а также гарантирование королевских пенсий членам парламента.
184
Виги и тори были законодательными партиями, у них была непостоянная организационная структура, а также очень небольшое, если не мизерное присутствие среди электората.
Болингброк был одним из наиболее заметных критиков Уолпола и вигов. В результате некоторого затянувшегося недоразумения понятие «виги» применялось как к парламентской партии, так и к целому направлению мышления о политике. Как политик Болингброк был тори (в парламентском смысле), как теоретик он был вигом (или истинным вигом, то есть республиканцем). Хотя Болингброк и был заметным теоретиком, все же гораздо более значим он был именно как публицист, отстаивавший идеи вигов и транслировавший эти идеи во Францию и США. В начале XVIII в. Болингброк как официальное и неофициальное лицо проводил очень много времени во Франции, где дружил с Монтескье и Вольтером. Однако в 1720-х гг. он все же окончательно вернулся в Англию [185] . Оставив свой пост, Болингброк начал печатать газету The Craftsman, он был лидером оппозиции Уолполу. Наряду с «Письмами Катона» Тренчарда и Гордона The Craftsman Болингброка пользовался большой популярностью в США.
185
После избрания в парламент в 1701 г. Болингброк в 1704 г. стал военным министром, тогда ему было двадцать шесть лет. Однако в конечном счете как он, так и его патрон утратили расположение трона. В 1710 г. он вернулся на службу и служил государственным секретарем, а после конфликта с Харли в 1714 г. в момент смерти королевы Анны стал де-факто премьер-мини- стром. После того как на трон взошел преемник Анны король. Георг I, Болингброк опять утратил расположение и был выслан из Англии. Это произошло в 1715 г., его лишили как земель, так и титула.
Критика Болингброка была направлена против той новой роли, которую деньги начали играть в политике Великобритании, а также против того разлагающего эффекта, который это имело. Растущие траты на военные действия против Франции создали альянс между финансовыми корпорациями и короной. Распределение все возрастающего национального долга между политическими союзниками или оппонентами стимулировало лояльность держателей долгов к правительству. Растущая пропорция военных — вкупе с растущим числом военных и морских офицеров, служащих в парламенте, — равно как и растущее число чиновников (членов парламента, занимающих государственные посты) и пенсионеров, давала Уолполу и группам интереса короля преобладающее присутствие в палате общин. Болингброк обвинял короля и его министров в том, что они используют деньги для подкупа независимого парламента и уничтожения того баланса, который был создан конституцией. Чтобы сохранить приток благ и привилегий, членам парламента приходилось поддерживать корону. Независимость парламента оказалась сведена на нет зависимостью его членов от покровительства Уолпола. По мнению Болингброка, за уничтожением независимости парламента неминуемо должны были последовать тирания и рабство [186] .
186
Сочинения
Утверждения вигов не были безосновательными. Британское правительство владело тремя богатыми компаниями — Банком Англии, Ост-Индской компанией и Компанией Южных морей — примерно 35–40 % национального долга в 1820-х гг. [187] . Банк Англии получил монополию на банкнотную эмиссию на территории Лондона и прилегающих окрестностей. Ост-Индская компания обладала монополией на доходную торговлю с Индией и Азией. Чиновники, пенсионеры и держатели акций в богатых компаниях, а также держатели долговых обязательств государства имели множество мест в палате общин [188] . Инкорпорированным компаниям было довольно трудно получать лицензии. В отсутствие возможности инкорпорирования путем получения королевской лицензии или специально утвержденного парламентского акта коммерческие организации были вынуждены использовать разные формы партнерств или трастов. В силу того что привилегии каждой из трех богатых компаний зависели от связей с правительством, а также в силу того, что конкурирующие организации при условии расположения правительства также могли стать корпорациями, эти компании, их акционеры и представители были просто вынуждены поддерживать правительство. В частности, целый ряд членов парламента, связанных с этими группами интересов, не могли высказывать независимые суждения по целому ряду вопросов. Таким образом, королю и правительству удалось создать поддерживающую их коалицию, которая позволила перешагнуть через парламентское ограничение их власти.
187
Диксон (Dickson, 1967) сообщает, что правительство в сентябре 1714 г. напрямую владело 15 миллионами фунтов трех компаний из 40 миллионов, в 1719 г. это были 18 миллионов фунтов из пятидесяти (р. 93).
188
См.: Namier, 1966, р. 224–225, а также более подробные обзоры в работе: Namier and Brook, 1964.
И все же для многих было очевидно, что дела в Великобритании идут ничуть не хуже, чем обычно. Революционные соглашения гарантировали право парламента принимать полноценное участие в принятии политических решений. Экономика росла и становилась все более и более зрелой. Несмотря на все сопутствующие страхи, современные финансовые институты быстро развивались. Однако общественность все же была взбудоражена страхами относительно нынешних достижений и будущих опасностей. Вот что отметил Диксон (Dickson, 1967, р. 32–33):
Хотя финансовая революция и принесла с собой гораздо более полезные вещи, чем развитие рынка ценных бумаг в Лондоне, именно последнее сплотило общественное мнение против финансовых инноваций. Этот рынок был объявлен ущербным по своей сути и полностью противоречащим общественным интересам. Фраза «фондовая спекуляция», которая использовалась для обозначения любой формы активности на рынке, явно отсылала к корыстии коррупции. Подборка комментариев современников окажется примечательно единообразной, даже монотонной, по своему тону и примечательно бессодержательной относительно того, как в действительности работает рынок.
Многие другие люди высказывали схожие соображения [189] . Их интересовал вопрос, улучшается ли ситуация в Великобритании или же зловещие признаки активизации фракций и коррупции знаменуют собой скорое возвращение деспотизма. Не поджидают ли нас в скором времени тирания и коррупция?
События
Если смотреть из XXI в., то убежденность XVIII в. в опасности, исходящей от партий и корпораций, представляется несколько странной. Мы можем считать, что элиты разделяли все опасения интеллектуалов, представленные в сочинениях, лишь если мы получим свидетельства того, что они действовали в соответствии с этими убеждениями. Были ли фракции, партии и экономические организации подавлены, ограничены или деморализованы? Если да, то как и когда?
189
Юм (Hume, 1987 [1777], р. 28–29; Юм, 1996, с. 501–502). Юм в своем эссе «О том, что политика может стать наукой» высказывает схожие соображения. Вот так он комментирует ту критику (и реакцию на эту критику), которой Уолпол подвергся со стороны Болингброка и других своих критиков; «Но я был бы рад убедить фанатичных сторонников каждой партии, что и в обвинении, и в панегирике содержатся прямые противоречия и что, если бы данных противоречий не было, ни обвинение, ни панегирик не могли бы разрастись до таких размеров. Если бы наш строй действительно был тем благородным сооружением, гордостью Англии, предметом зависти наших соседей, воздвигнутым трудом столь многих столетий, обновленным за счет столь многих миллионов и скрепленным реками пролитой крови, если бы наш строй, говорю я, действительно хоть в какой-либо степени заслуживал этих похвал, он никогда не потерпел бы, чтобы плохой и ела- бый министр в течение двадцати лет успешно правил страной, в то время как против него выступали величайшие гении нации, которые пользовались самой полной свободой слова и печати в парламенте и в своих частых обращениях к народу. Но если министр был в такой степени плохим и слабым, как на этом столь энергично настаивают, то в самом строе, в его основополагающих принципах должны быть какие-то недостатки, и поэтому министра нельзя, если быть последовательным, обвинять в подрыве самой лучшей в мире системы правления. Любой строй хорош лишь в той степени, в какой он обеспечивает средство против плохого управления; и если английский строй, находясь в самом расцвете и будучи обновлен двумя столь выдающимися событиями, как революция и смена династии, в ходе которых наша прежняя королевская семья была принесена ему в жертву, если наш строй, говорю я, имея такие большие преимущества, фактически не обеспечивает никакого средства такого рода, мы должны быть, пожалуй, признательны любому министру, который подрывает его и тем самым предоставляет нам возможность воздвигнуть на его месте лучший строй». Но все же Юм испытывал беспокойство относительно последствий правления Уолпола. «За время его правления торговля расцвела, свобода увяла, а образовательный процесс деградировал. Как человек я люблю его, как ученый я его ненавижу, как британец я спокойно жажду его падения». Так Юм прокомментировал «Трактат о партиях» Болингброка.