Насилие и социальные порядки
Шрифт:
Конкурирующие фракции в естественных государствах всегда борются за власть, делают они это и в порядках открытого доступа. Единственное различие между естественным государством и порядком открытого доступа, если брать данный аспект, — это издержки поражения. В естественных государствах терпящие поражение фракции убиваются, изгоняются или устраняются каким-ли- бо иным образом. Судьба Болингброка — замечательная иллюстрация. Будучи государственным секретарем при королеве Анне (1702–1714), Болингброк стремился к уничтожению фракции вигов: «Те из нас, кто мыслил таким образом, стремились завоевать расположение королевы, рассеять порядки вигов, лишить их всякой поддержки и занять все места в королевстве представителями тори» [190] . При Анне несколько вигов попали в тюрьму, включая и Уолпола. Когда Анна умерла, а Георг I обратился к вигам для формирования правительства, Болингброк в 1715 г. отбыл вег Францию. Тем самым Уолпол взял реванш. Он «незамедлительно провел процедуру импичмента [Болингброка], был подан лишь один голос против. Бо- лингброкбыл осужден на вечное изгнание, лишен своего титула и состояния» (Kramnick, 1968,
190
Болингброк в письме к сэру Уильяму Уиндхаму. Цит. по: Kram- nick, 1968, p. 9.
191
В эссе Бейлина «Истоки политической культуры» (Bailyn, 1968, р. 3–58) предлагается ясное объяснение и оправдание стойкой боязни фракций в британской политике. Последним британским пэром, лишенным своих привилегий, стал лорд Эдвард Фицжеральд, возглавивший ирландскую революцию 1798 г. Фицжеральд умер в тюрьме от ран, нанесенных ему во время ареста. Постановление, аннулирующее его статус и лишающее его собственности, было отменено в 1819.Г.
В 1720-х гг. случился кризис — «пузырь Южных морей», вызванный действиями корпорации. Основанная в 1711 г. Компания Южных морей обладала asiento, то есть правом перевозить рабов в испанские колонии. Однако основной задачей компании было финансирование больших государственных долгов, возникших в результате войны за испанское наследство (1701–1714). В 1719 и 1720 гг. компании было разрешено увеличить свои капиталы. Акционеры могли покупать новые доли компании вместе с государственными облигациями. Так как акции Южных морей были более ликвидными, чем государственные облигации, инвесторы, компании и казна могли извлекать доход путем обмена облигаций на акции компании [192] .
192
Нил (Neal, 1990, р. 62–117) описывает пузырь, операции Компании Восточных морей, а также Банка Англии. Многие облигации были аннуитетами, выпущенными на срок жизни конкретных людей. Эти облигации было достаточно трудно передавать,
Стоимость акций Южных морей в начале 1720 г. значительно выросла в результате распространения практики обмена облигаций. Однако чуть позднее в этом же году «пузырь лопнул», акции Южных морей вместе со всем рынком ценных бумаг обрушились.
По мере того как между правительством и компанией шли дискуссии об обмене облигаций, парламент также рассмотрел то, что позднее получило известность как Акт о мыльных пузырях. Принятый в июне 1720 г., то есть до того, как «пузырь лопнул», акт создал две новые страховые компании, обладающие монополией на морское страхование в Лондоне. Тем самым были упрочены позиции процветающих компаний, а также созданы наказания, которые могли быть применены к любой компании, которая притязала на то, чтобы действовать как корпорация без специальной лицензии парламента или короны [193] . Паттерсон и Райфен (Patterson and Reiffen, 1990) утверждают, что акт был призван защитить фискальные и политические интересы короны и парламента «путем закрепления статуса корпорации за относительно небольшим числом фирм и предотвращения возможности конкуренции» (Patterson and Reiffen, 1990, p. 165). Харрис (Harris, 1994) предполагает, что в значительной степени данный акт был принят для учета особых интересов Компании Южных морей.
193
См.: Harris, 1994, 1997, 2000, а также Patterson and Reiffen, 1990. Так как Акт был принят до лопанья пузыря, то он не может быть назван реакцией на обвал фондового рынка.
Выводы Скотта, к которым он пришел в 1912 г., показывают значение Акта в условиях XVIII в.:
Истинный смысл паники [1720 г.] заключался не столько в окончании одной эпохи, сколько в начале другой. Для государственных деятелей времен первой четверти XVIII в. казалось доказуемым, что система акционерного капитала — «опасное проявление фондовых спекуляций» — была единственным достаточным объяснением несчастий страны. Никаких слов не хватало, чтобы осудить то, что тогда считалось пагубным извращением промышленности, оказывающим деструктивное влияние на коммерческую честность, на упорядоченную социальную жизнь, а также на религию и добродетель. По сути, в адрес акционерного капитала было послано проклятий немногим меньше, чем в адрес руководителей Компаний Южных морей… Короче говоря, общественное мнение 1720 и 1721 гг. сошлось в том, что рост системы акционерного капитала — это причина паники, а значит, Акт о мыльных пузырях должен быть внедрен с гораздо большей последовательностью.
В результате никакая компания не могла рассчитывать на безопасное ведение бизнеса, не получив предварительно особой лицензии, причем последняя выдавалась лишь после очень дотошного анализа, не сопоставимого с тем, что было до этого. В таких обстоятельствах можно считать большой удачей то, что больше не было принято
Акт о мыльных пузырях существенно ограничил количество лицензий на создание корпораций, которые были выданы за следующее столетие.
Адам Смит в своем «Исследовании о природе и причинах богатства народов» дает нам последние необходимые свидетельства того, как именно в Великобритании XVI–II в. относились к корпорациям. Смит выступает в поддержку свободной и открытой конкуренции; он обвиняет правительство и корпорации в желании ограничить вход на рынок и создать ренту. Нельзя утверждать, что он был абсолютным противником инкорпорации. Некоторые компании с акционерным капиталом он считал вполне легитимными коммерческими предприятиями [194] . Его в целом низкое мнение о корпорациях отражало не столько экономические и организационные аспекты коммерции на основе акционерного капитала, сколько политическое влияние практики выдачи лицензий со стороны естественного государства — коррумпирующее влияние корпоративных привилегий, которые даются городам, гильдиям и монополиям [195] . В основном споры вокруг воззрений Смита на корпорации касались его представлений об их эффективности, но Смит рассматривал корпорации на традиционный виговский манер: он видел в них средство для получения экономических привилегий, используемых для достижения политических целей. Еще в 1776 г. основатель современной экономической науки рассматривал корпорации по большому счету в понятиях естественного государства — как инструменты политического манипулирования экономикой.
194
Особенно см.: Smith, 1981 [1776], vol.2, p. 731–758; Смит, 2007, с. 677–683, раздел «Об общественных работах и учреждениях для содействия торговле общества».
195
О городах см.: Smith, 1981 [1776], vol.l, p. 397–410; Смит, 2007, с. 397–406, «Возникновение и развитие городов после падения Римской империи». Что касается ученичества и гильдии, см.: «Неравенства, вызываемые вмешательством государства» (Smith, 1981 [1776], vol. 1, p. 135–519; Смит, 2007, с. 166–188).
Ситуация во Франции xviii в. была совершенно иной. Политические организации были под еще большим подозрением, чем даже в Великобритании. Абсолютный монарх не терпел никаких серьезных конкурентов. Лидеры фракций или устранялись, или ссылались. Управление французским государством включало в себя хорошо институционализированную сеть корпораций и корпоративных привилегий, которые использовались для управления муниципалитетами, судами и иными аспектами французской жизни. Сеть корпораций была связана с системой продажи должностей: должности внутри корпорации выставлялись королем для продажи; большая часть должностей могла была быть перепродана на организованном рынке; король и чиновники делали регулярные платежи друг другу (Doyle, 1996).
Во Франции, как и в Великобритании, понятие «корпорация» включало в себя гораздо большее число организаций, чем просто коммерческие компании с акционерным капиталом и муниципалитеты. Продажа привилегий за наличные, являвшаяся сутью системы продажи должностей, привела во Франции к развитию гораздо более прочных и уточненных форм организации. Ценность конкретной должности была напрямую связана с теми привилегиями, которые она давала, с безопасностью чиновника, а также с теми условиями, при которых должность могла быть передана третьему лицу или же оставлена наследнику. Хотя теоретически должности давались бессрочно, на практике обещания короля означали, что эти организации не были такими уж бессрочными. Финансовые трудности, с которыми столкнулась французская корона в 1770-х и 1780-х гг., отчасти были отражением тех обещаний, которые были даны чиновникам, что сделало достаточно проблематичным процесс обсуждения возможных решений финансовых трудностей государства. В результате фискальных стимулов, которые толкали короля к тому, чтобы обеспечить институциональную поддержку всевозможным корпоративным организациям, включая централизованную организацию судов, муниципалитетов и коммерческих предприятий, французская политическая и экономическая жизнь в середине XIX в. обладала гораздо большим разнообразием комплексных организационных структур, чем жизнь британская.
Вопрос о корпоративной форме организации и привилегиях достиг своего апогея во время революции. В ночь 4 августа 1789 г. Национальное собрание — во время того, что «справедливо считается наиболее радикальным заседанием законодателей во всей истории Французской революции», — приняло решение об отмене или осуждении большинства основополагающих институтов французского общества (Doyle, 1996, р.1). Был провозглашен конец практике продажи должностей. Муниципалитеты и их чиновники сохранялись; чиновники более уже не назначались, но избирались; ассамблея функционировала не на основе прав, но на основе представительства. Прежние формы организации также должны были исчезнуть. Закон Ле Шапелье был принят Ассамблеей в июне 1791 г., в результате многие формы экономических и общественных организаций оказались под запретом, эти запреты применялись к рабочим, профессионалам и предпринимателям (Stewart, 1951, р. 165–166).
Неприязнь к организациям особенно чувствуется в Конституции 1791 года. Ее преамбула гласит:
Национальное собрание, намереваясь утвердить Французскую конституцию на началах, только что признанных и провозглашенных им, отменяет бесповоротно установления, причинявшие ущерб свободе и равенству прав.
Нет более ни дворянства, ни пэрства, ни наследственных, ни сословных отличий, ни феодального порядка, ни вотчинной юстиции, никаких титулов, званий и преимуществ, проистекавших из этого порядка, никаких рыцарских орденов, ни корпораций или знаков отличия, для которых требовалось доказательство дворянства или благородства происхождения, и никаких иных преимуществ, кроме отличий, присвоенных общественным должностным лицам при исполнении их обязанностей.