Наследие Санторо

Скариани Аделина

Бельфегор присвистнул — стилеты остались на подлокотниках, пройдя сквозь руки, оставив в них дыру агонизирующей боли. Но крик утонул в стене напротив. Хруст костей и вновь удар, ещё один. Занзас приложил его несколько раз с такой силой, что от носа осталось одно кровавое месиво. Бывший финансовый директор повернул голову, ловя воздух ртом, выплевывая осколки зубов вместе с кровавой слизью.

— Так что ты там говорил про чужаков? — давя разбитой щекой в стену, так невзначай напомнил Босс.

— О-она… Её убили. Алиса не обладала ни силой, никакими иными выдающимися качествами. Альберто

притащил её в семью нищенкой, да ещё и с ребенком на руках. Всё было ничего, пока она была беременной Аделиной, и первые годы. Но потом ей немного начало сносить голову от больших денег в руках. Она засела в казино на играх. Стала играть в карты с большими шишками. И проигрывала. Колоссальные суммы. Долги росли, как и партии. Эти кошельки слетались на неё, зная её слабость. В итоге Альберто уже был не в силах покрыть её долги. Тогда кто-то её заказал. Её убили по заказу за неоплаченный долг. Знаете, такие изощренные убийства, когда ядовитое животное приручают к твоему запаху? В дом подбросили скорпиона, пропитанного какой-то дрянью. Её ужалил скорпион в собственной постели. Алиса умирала несколько дней в страшной агонии. Альберто пытался изготовить противоядие, но… уже было поздно. Аделине сказали, что Алиса тяжело заболела. Эту же версию бросили и другим. После этого Альберто немного съехал с катушек, заперся в своей лаборатории, а гербом семьи взял скорпиона, сказал, как в знак напоминания о собственной слабости: сила может обернуться против тебя самого. А тот мальчик…

Мужчина зашелся кашлем, Занзас откинул его на пол, надавив на изувеченную руку — вероятно, профилактическое средство для восстановления памяти. И сквозь очередной крик в сжатых обломками зубах, тот действительно вспомнил:

— Внебрачный сын Алисы какое-то время ещё жил в особняке, так как обладал пламенем Тумана, причём очень сильным, многие члены семьи в нём видели потенциал великого иллюзиониста, но Альберто боялся его, не зная, как контролировать этот потенциал, и отдал пацана в приют.

Казалось, что одна мысль промчалась вихрем у троих варийцев, Занзас и Скуало переглянулись, после чего Занзас задал следующий вопрос уже без мотивирующего пинка, но мужчина всё равно сжался.

— Имя пацана.

— Клянусь! Не помню! Знаю, только что он на два-три года старше дочки Альберто. — Мужчина пал ниц, скуля о пощаде, чтобы его отпустили. — Прошу вас, дайте мне уйти. Я исчезну. Варии ни к чему копаться в этом дерьме, оставленном Санторо, точно так же, как и Вонголе. Просто убейте ту девчонку, Аделину. Умрет она — и фамилия Санторо канет в Лету. Всё закончится. Это ведь она виновата в смерти Альберто. Если не будет ни Аделины, ни Фредерико, у похитителей не останется козырей, им нечем будет играть, и конфликт замнётся сам по себе. Не убивайте меня!

— О чём это ты? — в грубом басе прокатился зловещий смех, тут же смолкший. — Я бы никогда и не стал марать руки о такой ничтожный мусор, как ты.

Полный презрения и отвращения взгляд вишнёвых глаз пронзил словно стилеты, что отозвались невидимой болью на фантомных пальцах, лежащих на расстоянии вытянутой руки.

— Просто запомни перед смертью один простой урок: какая бы дерьмовая ни была твоя семья, какие тёрки и конфликты ни были бы внутри,

все тайны уносятся в могилу, твою могилу, а не разглашаются при виде отрубленного пальца. Или такое слово как омерта тебе не знакомо?

— Что! Но я… рассказал это… чтобы…

— Патлатый, закончи.

Занзас уже направлялся на выход, когда Скуало вскинул меч над головой мужчины, что словно рыба открывал и закрывал рот, вытягивая руку с отсутствующими пальцами.

— Мог бы и не говорить, — усмехнулся капитан, и лезвие меча рубануло по шее, словно лезвие гильотины.

Всё стихло. Занзас вышел в коридор, несколько тел без сознания лежали по углам, пока Луссурия одним ударом колена отправил очередного не вовремя сунувшегося клиента.

Вышедший Скуало стряхнул кровь с меча, а Бел, не брезгуя уже засохшей кровью, довольно скалил маниакальную улыбку.

— Врой, Босс, как думаешь, этот пацан из рассказа…

— Да, уверен на все сто процентов, что это он гребаный клоун из коробки.

— На два-три года старше Аделины, ему где-то двадцать пять лет. Если вспомнить Франа в возрасте шести лет, каким он обладал потенциалом, и сейчас в одиннадцать… в двадцать пять лет иллюзионист такого уровня вполне способен в одиночку устроить резню.

— Найди информацию на этого малолетнего мстителя.

Дежуривший у лестницы Леви последовал за вереницей, что спокойно переступала через трупы, что оказались не в то время и не в том месте.

Мармон стоял в воздухе над входом, вскинув руки, невидимые мерцающие блики тумана играли в углах стен.

— Босс, вы закончили?

— Можем валить, ты всё устроил?

— Так точно, я превратил нас в представителей из клана наёмных убийц одной мелкой семейки, которая по информации от Вонголы и устроила взрыв автомобиля в Риме. Око за око. По крайней мере, именно такими нас запечатлели камеры видео наблюдения.

— Ши-ши-ши. Мармон крут и без кольца ада.

Спустившийся иллюзионист на такой комплимент нахохлился, молча направившись на выход.

Тишина. Аделина наслаждалась тишиной, поглотившей пентхаус. Она уже и забыла, каково это находиться одной в четырёх стенах. Хозяйкой собственной жизни, пускай и на такой до смешного короткий срок, пока Вария не вернётся. Аделина носилась по комнатам, как ребёнок, оставленный без присмотра родителей. С распахнутыми руками, прыгая по кроватям и диванам. Откупорила бутылку мартини, наполнила ванную благоухающей пеной, что набухла облачками, в которую Санторо прыгнула, оставив водянисто-мыльные следы своей шалости на напольной плитке. Забрыкала ногами и отпила мартини из бокала, вновь наполняя его золотистой жидкостью.

Но почему тогда в желаемой тишине ей вдруг стало одиноко? Никогда доселе не боясь одиночества, она вдруг почувствовала лёгкий укол. К шуму быстро привыкаешь.

Санторо откинула голову на бортик ванны.

Вспышка света отразилась снопом искр в васильковых глазах, устремивших взор в искусственно-неоновый свет лампы над ванной, точно такой же, что била искрами из разбитой лампы лаборатории её отца. Вода сменилась лижущими языками пламени, а клубничный аромат пены — чадом дыма, заполнившего заблокированную лабораторию.