Наследие
Шрифт:
Вот и она, легка на помине, звонит, желая узнать, когда придет ее время. Еще немного жду, признаться просто трушу, но в тот момент, когда девушка уже готова сдаться и уйти, меня переполняет уверенность и предвкушение, змеями оплетая все мои внутренности.
– Ох, простите меня, не сразу смог найти дом.
На лице Софии отразился легкий испуг при виде внезапно появившегося за спиной, пусть и улыбающегося, незнакомца. Слишком просто напугать ее, мне это не нравится, всегда есть риск, что что-то пойдет не так. Впрочем, испуг девушки быстро сменяется облегчением, София беззастенчиво разглядывает меня, вероятно находя весьма привлекательным, и без явной на то воли, проникается доверием. Красивые, уверенные в себе мужчины никогда не сделают больно, - распространенное
– Ничего, все в порядке.
Как только мы переступили порог особняка, меня по обыкновению захлестнула волна смешанных чувств, омывая бренное уставшее тело, и в то же время, желающая утянуть на самое дно. Высокие арки межкомнатных дверей из настоящего дерева, украшенные узорами стены и потолки, резные столбы, подпирающие выход на балкон, старый, но прекрасно сохранившийся камин, с лепниной, рассказывающей историю жены моряка, возле которого так любила пить вечерами чай твоя маман. Всюду расписные вазы, давно не видевшие цветов, и картины без рам, пылящиеся в углу ждут нового хозяина, который сможет оценить их по достоинству. Простор и шик столь милый сердцу.
– Вы художник или что-то вроде того?
Спросила София, возвращая меня из воодушевляющих мыслей в эту слепую реальность, кивком головы указывая на тубус, висящий на плече. Я и забыл о нем вовсе, утопая в воспоминаниях, но, увы, эта девушка, поддавшись искушению поболтать с приятным ей мужчиной, упустила свой шанс на спасение.
– Архитектор. Создаю красоту для других, тогда как сам живу в грязи.
– О, я так и подумала! Вы так внимательно изучали этот старый дом, ваше лицо казалось преисполненным...эм, преисполненным вдохновением.
На миг мы замерли глядя друг на друга. Я знал, о чем она думает, и считал, что Софии безмерно повезло не иметь столь высокого уровня интеллекта, наблюдательности и чуткости, иначе она давно бы покончила с собой. Взгляд ее по кошачьему зеленых глаз коснулся моих темных волос, уложенных назад и блестящих от лака на старый манер, спускаясь к тонкой линии губ и аккуратно подстриженной бороде, и наконец, остановился на столь же черных глазах, внимательно изучающих. Я наградил Софию своей лучшей улыбкой, едва сдерживаясь, чтобы не сжать собственных рук на ее шее, с удовлетворением замечая, как зеленые глаза наливаются кровью, раздуваясь с каждой секундой.
– Что ж, может, вы покажете мне спальни? Насколько я понимаю, их здесь должно быть не меньше трех?
София тихонько кашлянула, сбрасывая, как ей видимо показалось, появившуюся между нами связь, рожденную исключительно из ее фантазий, и робко опустив взгляд, указала рукой на лестницу, ведущую наверх. Я замешкался в дверях главной спальни, якобы любуясь красотой светильников на стене, хотя помнил в мельчайших подробностях каждую трещину особняка, пропуская девушку вперед. Осторожно извлекая из тубуса меч, призванный стать орудием в руках вечного слуги Всевышнего, я подошел к Софии так близко, как мог, пока она, увлеченная собственной речью, не повернулась, по-видимому, ожидая поцелуя, достойного самого лучшего любовного романа. Однако надежда схлынула с лица девушки вместе с красками тотчас, когда лезвие прошло сквозь ее тело, вынуждая Софию инстинктивно обхватить ладонями мои руки, сомкнутые на рукояти меча.
Позволив ей упасть на пол, задыхаясь от боли, я выудил из кармана амулет, инкрустированный настоящим рубином, напоминающий довольно большую каплю. Я знал, Ванесса, конечно же, знал, что София не может стать той, кто снимет с меня проклятие, но должен был убедиться. Лужа черно-красной крови увеличивалась, я искупал в ней священный артефакт, символ нашей любви, и клял себя за то, что жду, замирая. Дрожащими пальцами стянул кожаную перчатку с одной руки, но ничего не изменилось.
Поднимая голову, все еще пребывая в некоем подобии оцепенения, мои глаза поймали в отражении висящего массивного зеркала взор двойника.
Глава 8. Густав Рогнхелм.
Канада, провинция Альберта, деревня Уотертон, 2019 год.
Солнечные лучи нежно ласкали кожу, теплыми прикосновениями касаясь оголенной кожи рук, и торса. Прикрыв глаза, мужчина купался в них так же, как и в водах моря, волнами облизывающих ступни. Он медленно переставлял ноги, преодолевая сопротивление воды, зовущей его обратно в свое бескрайнее царство, и вскоре ленивые, потерявшие свой напор волны уже лизали его икры. Умиротворение и спокойствие – кажется, он искал этого так долго, хоть и был доволен своей повседневной жизнью.
Справа от себя он скорее почувствовал, чем увидел движение – легкий, воздушный образ. Длинные стройные ноги, плоский живот, обтянутый бифлексом яркой расцветки, хрупкие тонкие руки, в которых, он знал, таились нежность и сила. Порыв ветра растрепал ее волосы и пряди светлых волос метнулись вверх. Как самые непослушные водоросли. Как сотни молний, на неспокойном небе.
И теплый, упоительный воздух наполнился смехом – переливами тысячи колокольчиков. Звуком, обволакивающим его сердце. Не сдержав улыбку, он прикрыл глаза, наслаждаясь моментом, впитывая в себя картину происходящего, и вздохнул полной грудью соленый воздух. Одинокая капля, должно быть оставшийся след морского царства медленно покатился по его виску, заставив открыть глаза, прервав блаженство.
Густав Рогнхелм, суперинтендант полицейского управления Уотертона, открыл глаза и стер каплю пота с виска так резко, что едва не сбил с головы неизменную псевдо-ковбойскую шляпу. Видение тут же исчезло, оставив нотки сожаления и печали. От яркого света перед глазами тут же заплясали огни, и поморщившись, мужчина сжал переносицу пальцами в надежде облегчить головную боль.
Боль преследовала его все утро и была такой силы, что временами Густаву казалось, что его голову засунули в мясорубку. Очень старую, ржавую мясорубку. Покидая здание вокзала, он вытащил телефон в надежде выторговать у Джимми, еще один выходной день, но едва услышав в трубке его серьезный, напряженный голос, понял, что в арсенале у него остались только молитвы о смягчении непрекращающейся боли.
Когда Густава Рогнхелма спрашивали, почему он решил стать суперинтендантом, и что привело к его переводу в тихую деревушку Уотертон, он ощущал внутреннее чувство пустоты. Мужчина точно знал ответ на эти вопросы, не мог не знать - это его жизнь и его выбор, и все же так и не смог вытащить глубинные причины на поверхность. Как будто он спрятал куда-то банку варенья и теперь не может найти, точно зная, что оно было безумно вкусным.
Так или иначе, за время пребывания в Уотертоне он успел несколько раз пожалеть о собственном выборе и даже пытался написать заявление о переводе обратно, но каждый раз рвал или терял его и оставлял эту идею - ему нравилось спокойствие деревенской жизни, неспешный бег времени и тесная связь немногочисленных жителей. И так уж вышло, что из всех сотрудников полицейского управления Уотертона он был единственным, кто расследовал дела об убийствах не бытового характера. На самом деле, всякое бывало, ведь деревушка в глуши Канады преступностью не баловала. И этим утром он был незаменимым сотрудником, посланником судьбы для Джеймса Томпсона, в один миг пожалевшего, что не ушел на пенсию по достижению возраста, и все усложнялось одним фактом - на место преступления Густав явился последним. С дикой головной болью, заставляющей его завидовать судьбе убитого.