Наследница Бабы-Яги
Шрифт:
Не оказаться бы мне на его месте.
Пенёк гаснуть не хотел — в него выплеснули оставшуюся в чайнике воду, сыпанули земли, а пламя всё просачивалось, резво высушивая воду и огибая землю. В конечном итоге тушили все вместе: набирали горстями побольше наскрябанной Котом земли и разом бухали в щели.
Затух. Мы переглянулись, Алек тяжело вздохнул и покачал головой. Странное здесь всё, колдовское. Вон, даже огонь психованный.
В пути снова зашёл разговор о Волке и оборотнях. Алек всё удивлялся абсолютной разумности этих магических существ и не мог до конца поверить — Волк, спокойный, сознательный, творческий, его ни в
— Скорее поверю, что он — исключение из правил.
— Остолоп, — донеслось тихое из-под моей куртки. Не могла не согласиться с Котом — Алек тот ещё остолоп, особенно в делах, засевших в его голове каменными стереотипами.
— Если Волк такой — то и остальные наверняка такие, — бросила.
— Я в своей жизни не мало волкодлаков встречал, — Алек пошевелил плечами, будто его пробрали мурашки. — И никаких признаков интеллекта. Вообще ни одной разумной нечисти…
— Так ты, наверное, как и Волка, огревал их чем-то, вот они и корчились, извивались. У тебя бы тоже голову от такого отшибло.
— Ну не зря же существует классификация? Это наука, Морена, зоология, не один учёный занимался исследованиями в этой области. Может, где-то кто-то и разумный, но чаще — нет.
— Ну вот смотри, Волк, — не сдавалась я. — Разумный, просто слегка застрял в своей шкуре, но это другой разговор. Из его рассказов о своём племени нет и сомнений, что это самый обычный народ — со своим бытом, фольклором, традициями. С чего вы вообще взяли, что они неразумны?
— Да потому что только неразумные им и попадаются, а разумные на то и разумные, чтоб под нож их «науки» не лечь, — пробурчал Кот.
— Специально не показываются? — спросила.
— Скрываются, только так и выжить. Раньше-то спокойно жили, поклонялись своим тотемам, торговали с людьми, а потом… Потом всё по известной схеме — люди возомнили себя высшей расой.
— Ну это же бред. Может, раньше и существовали волко-люди, но сейчас… сейчас это просто звери, лишь иногда оборачивающиеся в людей, чтобы усыпить бдительность добычи. Будь они разумны, не оставляли бы после себя то, что мне приходилось видеть… — Алек снова передёрнулся.
— У вас, людей, есть неискоренимое свойство — всех под одну гребёнку грести. Один в вашем племени ошибётся — вся семья навек прокажённая, а то и государство его, народ. Но не бывает же такого, чтобы все — как один. Сумасшедшие, кровожадные, психопаты, они у всех бывают, и среди людей их поболе будет, чем среди нечисти, уж поверь мне, обе стороны наблюдавшему.
Алек ничего не ответил Коту — задумался.
— Водяной, Кот, Степан, даже гуси — и те с разумом, — заметил Петя. — Сомневаюсь я в это инквизиторской классификации. Наверняка ещё с времён Грозного, судя по словам Черепа, эта шовинистская традиция, и никто против неё не идёт.
— Вы, Пётр, может и правы, — пробормотал Череп еле внятно и снова засопел.
— Опять снится что-то? — спросила.
— Пётр Ермолаич, вы с такими взглядами да в нашей области дальше плахи не пойдёте, — снова пробормотал Череп. — Оно, может, и правда, может и ваш знакомый правда из лесных, и племя у него оседлое, да только диктует-то всё кто?
— Кто? — спросила тихо.
— Пётр Ермолаич-Пётр Ермолаич. Молод вы, вот и верите в справедливость. А вышшие инстансии! Они, сами знаете, ничего против своего не пропустят. Как жили в каменном веке, так и будут жить, а нам только и остаётся, что сквозь их пещеры допотопные,
И Череп умолк, засопев мерно, оставив нас, напряжённо выслушивающих его монолог, в неизвестности и с тяжёлым сердцем.
Я случайно глянула на Алека, и тот напугал меня не привычной безмятежной пустотой лица, а серой, тяжёлой, давящей мыслью, засевшей между его бровей тугим комом. Алек молчал и думал о том, что сказал Череп — он всегда прислушивался к его воспоминаниям — и собственные мысли его не радовали.
Он очнулся нескоро и неожиданно. Замер, вытянув в бок руку и как бы останавливая нас, идущих следом. Напрягся и даже как-то подобрался, другой рукой шаря в амулетах.
— Что не?..
— Тс-с! — строго заткнул меня Алек, и, когда из-за дерева кто-то вышел, он прыгнул на него.
Блеснул немыслимо откуда взявшийся кинжал — цельный, напоминающий крест: кинжал был в руках Алека, но наставлял он его на какого-то парня. Они оба повалились на землю, незнакомец удерживал занесённую руку Алека, его лицо скривилось от напряжения, он шипел, они катались и перекручивались, пихались, и в этой суматохе я разглядела клыки. Принадлежали они не Алеку.
Шальная, неуместно насмешливая мысль проскочила в моей дурной голове: у Алека кинжал, у этого клыки и… кажется, когти, и вон, глаза немного светятся. В общем, на равных всё, значит, по-честному.
И всё же не было сомнений в том, что Алек снова творит какую-то дичь. Этот парень, очевидно, упырь, просто гулял здесь, и даже не подозревал, что за поворотом его ждёт чудовище в лице человека. В лице инквизитора, что более пугает, — ого, кто натаскан вот таких вот спокойно гуляющих убивать.
— Алек! — я рванула к ним, но меня схватил Петя. Кот скакал вокруг дерущихся, шипя и вздыбливая шерсть. — Да вы с ума сошли? Что вы творите?
Петя не отпускал меня, как я не выкручивалась. Я даже попыталась выскочить из ветровки, но он тут же больно ухватил меня за косу, а потом и за шкирку, вернув на положенное, по его мнению, место.
— Идиоты! Да отпусти ты меня! Да что вы делаете? Успокойтесь! — орала, открывая новые способности своего голоса. — Да хватит! Ты! — я рванула назад, пытаясь оттолкнуть Петю, но он рявкнул:
— Успокойся! — будто бы это я тут валялась по земле с местным жителем.
Пнула Петю пяткой под колено — не отпустил, зато я чуть успокоилась.
Алек так и перекатывался со своим новым другом, ударяясь о корни и цепляя на одежду весь лесной мусор.
Придурки. Все.
Перехватила шест с Черепом поудобнее — он проснулся и светил на нас удивлёнными глазами.