Наследница Ильи Муромца

Утром в Москве обычно тепло. Если дело происходит в мае. А это был как раз май, и Полина пожалела, что оделась не по погоде. Черная джинсовая куртка с каждым шагом становилась всё тяжелее — её хотелось бросить в урну и забыть.

— Давай, понесу, — молодой парень с зубочисткой в углу рта, похожий на бандита из 90-х, протянул руку к куртке. Черноволосый, черноглазый, в зеленовато-серой кепке и бежевом пиджаке, он шёл какой-то вихляющейся

походкой, будто сошёл с экрана, на котором показывали фильм про сороковые годы. Больше всего шокировали его брюки: фиолетовые, собранные на резинку у щиколотки, они мешками наползали на грязные тапки. Подозрительный парень.

— Вот уж нет! — отдёрнула руку Полина. — Сама донесу!

— Да тебе же тяжело, цыпа, — парень не отставал. Он нервно гонял зубочистку из угла в угол губ, и явно торопился. — Давай сюда, дура! И сумку гони!

Полина сначала окаменела, а потом со всей силы кинула куртку в лицо парню, и драпанула по Охотному ряду, отчаянно шлёпая туфельками по асфальту. Она забыла, как дышать, и летела на одном вдохе, а потом, прислонившись к мраморным колоннам библиотеки, старалась разодрать слипшиеся лёгкие.

— Полиночка, что случилось? — библиотекарша тётя Катя, уже пожилая женщина сорока пяти лет, морщила лоб и норовила погладить по плечу. Тревожилась.

— Ах-а… ття Кття…ррргх, — попыталась прокашляться Полина.

— Не торопись, отдышись, — тётя Катя протянула Полине бутылку с водой, которую явно взяла для себя. В другое время Поля и не подумала бы брать воду — тётя Катя экономила каждый рубль, и сама подклеивала себе сапоги. В столовой бедняге оставляли несъеденные порции, и она уносила их к себе домой. Жила тётя Катя в квартире на Ордынке. Когда-то все шесть комнат были её, а теперь осталась только одна.

— Так что случилось? — не отставала библиотекарша.

«Вот настырная!» — подумала Полина, и соврала.

— Да мне показалось, что собака бежит сзади. Она бежит — и я побежала…

— Вот ты пуганая ворона-то, — рассердилась тётя Катя и забрала бутылочку с водой. — Я думала, напал кто!

На той стороне улицы маячил парень с зубочисткой во рту. Он шлялся туда и сюда, нагло помахивая чёрной джинсовой курткой.

— Смотри, прямо как твоя! — опять влезла тётя Катя. — Сходи, спроси, может — твоя. Ты потеряла, что ль?

— Не моя, тётя Катя, — огрызнулась Поля. — Сегодня жарко, я без куртки.

Тётя Катя окончательно обиделась и ушла в библиотеку. Парень послал ей вслед издевательский воздушный поцелуй. А потом постелил полинину курточку на асфальт, тщательно вытер о неё ноги и медленно ушёл, насвистывая какой-то липкий мотив. Полина смотрела-смотрела на курточку, и вдруг разрыдалась. Её дочке подарил папа, прежде чем уйти в загранплаванье и не вернуться. Последняя-распоследняя вещь, купленная на вырост. И вот, смотрите! Какой-то гад смеет вытирать о неё свои ласты! Полина подхватилась, перебежала дорогу

и подняла куртку. И тут же была схвачена за руку.

— Ты посмотри, какая жадная цыпа, — сказал всё тот же парень. Только глаза его смотрели уже не насмешливо — они горели странным красным огнём. — Цыпа-цыпа-курочка, маленькая дурочка! Вот ты и попалась!

Полина от неожиданности заорала, вырвала куртку из рук парня, и метнулась обратно, к спасительной тени чёрных библиотечных колонн. У тяжёлой дубовой двери уже маячил охранник Вася, готовый то ли засвистеть, то ли бежать на выручку. Подробнее Полина разглядеть не успела: обернувшись, она увидела, как синей громадой на неё надвигается электробус.

— А! — только и успела крикнуть она, как электробус со всей силы своей многотонной туши ударил её в плечо, потом — в бедро и грудь, поволок вперёд и вниз. А там уже в страшной близости от лица бешено крутились чёрные, обсыпанные пылью и воняющие резиной колёса. Над головой вертелись ржавые железки, похожие на лошадиные суставы, сыпалась грязь. Последнее, что услышала Поля, были слова, произнесённые всё тем же ехидным, злым голосом парня с зубочисткой:

— А как пройти в библиотеку имени Ленина?!

Гудки сирен полицейской и скорой девушка уже не услышала.

— Кома, — коротко кинул врач тёте Кате, которая кусала руки у каталки с телом Полины. — Несите.

Двое санитаров подхватили каталку, сложили её ножик — как кузнечик складывает лапки, и вдвинули каталку в пузо «скорой».

— Родным сообщите, — сказал врач. — Везём в шестую, а там уж пусть сами разбираются. Моя фамилия Ерофеев.

Тётя Катя молча кивала головой, кусала руки и слёзы лились у неё из глаз:

— Как же так? — повторяла она. — Как же так?

Она знала полинину маму, и очень боялась говорить, что дочка попала в больницу: бедная женщина и так с трудом передвигалась по квартире, а на улицу выезжала только на каталке. И тётя Катя решила соврать.

— Вера Семёновна, — позвонила она маме Поли, — вы не волнуйтесь. У нас очень важный документ пропал, так Полина пару дней со всем отделом допоздна работать будет. А потом у меня переночует. Ордынка-то близко, а до вас ей ехать часа два.

— Неудобно как-то, — сказала Вера Семёновна.

— Нормально, — ответила тётя Катя, молясь, чтобы Вера Семёновна не догадалась о её вранье, — мне не тяжело.

— А я как раз собиралась в санаторий на пару недель съездить. Полине не знала, как сказать: она-то со мной поехать не сможет…

— Вот всё и устроилось, — тётя Катя уже едва стояла на ногах. Она просто не умела врать.

— Спасибо вам, Катерина Дмитриевна. Полечке привет передавайте, а то я дозвониться не могу, сигнала нет.

— Она в хранилище, самый последний этаж. Очень глубоко, метров двадцать в землю, так что там никакой связи. Но вы не волнуйтесь, всё хорошо, я передам.