Наследница огненных льдов
Шрифт:
– Вон там слева, видишь? – спросил он.
– Что именно?
– Три чёрные точки.
Пришлось убрать руки от лица и немного приподнять капюшон. Я очень сильно старалась разглядеть хоть что-то за густой пеленой снега, но всё было тщетно.
– Давай подойдём ближе, – не сдавался Эспин, – вон, смотри, три точки. Две сверху, одна посередине снизу.
Он даже взял меня под руку и направил в нужную ему сторону. Да, кажется, что-то серело впереди. Точно, чёрный овальчик, а сверху симметричные миндалевидные пятнышки. Стоило мне подойти ещё ближе, и пятна
Дозорка неподвижно сидел на одном месте и глядел на меня такими невинными глазами, будто хотел сказать: " Ну и чего ты кричала? Вот он я, жду тебя, а ты так долго идёшь".
Я не сдержалась и присела, чтобы обнять пса и сказать:
– Не убегай от меня больше, ладно? Я же волнуюсь. И к тому Петеру даже не думай возвращаться. Он плохой, он хотел тебя убить.
Стоило мне это сказать и убрать от Дозорки руки, как он тут же радостно поскакал вперёд и скрылся за снежной завесой.
– Придётся тебе поработать над его воспитанием, – заметил Эспин.
Он прав, Дозорке нужна дрессура, хотя я сильно сомневаюсь, что смогу в этом преуспеть.
– Почему он совсем не лает? – беспокоилась я. – Он бы мог гавкнуть, когда я его звала и дать о себе знать. А он такой тихий. Ты слышал, чтобы он лаял?
– Только скулил.
– Вот и я о том же. Может с ним что-то не так? Может, бывший хозяин издевался над ним, и теперь Дозорка боится лаять? Или не умеет? Может, он болен?
– Немой песец, – послышалось злобное замечание из куртки Эспина.
– А ну-ка, знаток островной фауны, – обратился к Бруму Эспин, достав из другого кармана компас, – рассказывай, куда нам теперь идти и где искать твой кедрач с тополем.
– Что значит "куда"? Верти компас и иди на северо-восток.
А дальше началось рискованное блуждание по спрятавшимися в рыхлом снегу кочкам. Пару раз я чуть не подвернула ногу, и даже упала, больно ударившись коленкой.
Кедрач и тополь мы так и не нашли, да и не очень-то надеялись заметить их во время снегопада. Зато вышли к зарослям какого-то кустарника, с которого не успели упасть разбухшие на морозе синеватые ягоды вытянутой формы.
– Такие растут и в тромских лесах возле Сайшарынских гор, – известил меня Эспин, стоило мне сорвать одну ягодку и потянуть её в рот. – Только они ужасно горькие. Даже звери их не едят.
В качестве наглядной иллюстрации к его словам Дозорка обглодал одну ягодную веточку и даже не поморщился. Что ж, островная собака должна знать толк в пропитании. Значит и мне не стоит ничего бояться.
– Ничего она не горькая, – возразила я Эспину, попробовав ягоду, – даже почти не кислая. Просто убитая морозом.
Упрямец ничего пробовать и проверять не стал, зато достал топор и начал рубить хворост для костра.
Стоило нам устроить привал, и снег словно по команде прекратился, а над головой даже показался клочок голубого неба. Пока огонь растапливал
Вокруг простиралась тундра. Только далеко на востоке синели вершины гор. Эспин даже достал из рюкзака волнистую после просушки карту и принялся что-то вычислять над ней и прикидывать наш дальнейший маршрут.
На обед у нас был суп из китовых консервов. Что-то он не слишком охотно лез мне в горло, видимо из-за воспоминаний о китокомбинате. Наверное, мясо для этой самой консервной банки нарезали те ненормальные, что покусились на Эспина. Ему, кстати, сваренный суп тоже не очень-то понравился.
– Давай скормим эту бурду псу, – предложил он. – А на ужин обойдёмся юколой.
Я была согласна на такое перераспределение провизии, вот только дозваться Дозорку не получилось. Хорошо, что снег больше не валил, и у меня получилось приметить его лежащим поодаль между кочек. Держа горячий котелок краем рукава, я с воодушевлением отправилась к псу. Я уже предвкушала, как он обрадуется подношению, с каким аппетитом выхлебает суп, как с благодарностью посмотрит мне в глаза. Но Дозорка даже не шелохнулся, когда я приблизилась к нему вплотную. Он упрямо лежал на брюхе, вытянув вперёд лапы, и что-то жевал.
Стоило мне приглядеться, как я увидела сероватый студенистый кусок, огрызок жёлтой плёнки, и невольно воскликнула:
– Дозорка, как ты мог?!
Пёс слопал без остатка кусок лахтачьего жира, что подарили нам в Кедрачёвке. Даже желудочный мешочек сжевал и не подавился.
Я вернулась к стоянке, и обследовала свой рюкзак. Стягивающая верёвка развязана, мешок с сараной валяется на снегу, плитки чая тоже разбросаны неподалёку. Вот ведь хитрый воришка! Удивительно, что не тронул юколу и оставил её лежать на дне рюкзака. Или Дозорка запланировал сожрать её на ужин?
Я была ужасно расстроена его поведением, а ещё больше тем, что не представляла, как отучить пса от воровства. А тут ещё Брум решил подлить масла в огонь:
– Теперь поняла, почему бывший хозяин его не жаловал? Ничего, у балбеса тоже есть ружье. Пока не поздно, пока этот блохастик вконец вас не объел, попроси, чтобы он пристрелил его.
– Ни за что, – отрезала я. – Мы не убийцы.
– Когда этот песец съест все ваши припасы, а ты будешь помирать с голоду, ещё вспомнишь мои мудрые слова. Ты ещё узнаешь, на какого бесполезного проглота променяла меня. Этот песец и тебя сожрёт, когда закончится вся еда. Вот такую змеюку ты пригрела на груди. Теперь стыдись.
Мне и вправду было стыдно, но не перед Брумом, а Эспином. Дозорка ведь утащил жир, который мог сильно пригодиться нам обоим. Это был наш стратегический запас. А теперь он медленно переваривается в собачьем животе.
– Можно подумать, ты очень-то хотела испробовать того лахтака, – решил приободрить меня Эспин.
– Из жира и сараны можно было бы сделать толкушу, – вяло возразила я.
– И чем бы ты её толкла? Ладно тебе, не расстраивайся. Если хочешь, купим в Сульмаре ещё один такой кусок.