Наследница
Шрифт:
Отцу Серафиму было лет сорок. Умный, внимательный, невозмутимый, он умел быстро расположить к себе собеседника, вызывал доверие. Кроме Элен среди курсантов был ещё один православный — Станислав. Серафим как-то после службы подошёл к Элен и Станиславу и пригласил их присесть с ним на скамью. Серафим стал ненавязчиво, беседуя вроде бы на отвлечённые темы, выяснять, каким образом молодые люди пришли к своей вере и не имеют ли намерения перейти в католичество. Он задавал вопросы столь тактично, что ни у Станислава, ни у Элен не возникло чувства обиды или возмущения. Даже простого недовольства ему удалось
Когда Элен подходила к храму, она заметила отца Серафима, который возился с розами, убирая высохшие или обмороженные ветки, рыхля землю между кустами. Заметив Элен, священник оставил своё занятие, улыбнулся ей, пригласив присесть на лавочку. Затем сполоснул руки в стоящем тут же ведре с чистой водой, подошёл и сел рядом. Элен не знала, с чего начать разговор. Ей вдруг показалось, что прийти сюда со своими страхами и переживаниями было глупостью. Ну, кому есть дело до этого! Серафим, заметив её смятение, заговорил первым. Он поинтересовался здоровьем пана Буевича, её собственным самочувствием; обсудил с ней наступившую тёплую погоду; упомянул, что уже совсем скоро Элен, как и остальные, вернётся домой. При последних словах настроение Элен, только что спокойно отвечавшей на вопросы, резко изменилось. Она как будто что-то закрыла в себе. Серафим почувствовал это. Он внимательно посмотрел на неё.
— Что-то случилось?
Элен молчала, закусив губу. Священник тоже помолчал, затем сказал:
— Я же вижу, что что-то произошло. Вы пришли ко мне за помощью, иначе бы просто не появились здесь. Вы знаете, панна, что можете говорить со мной, не опасаясь. Пусть наша с вами беседа формально не является исповедью, но я буду соблюдать по отношению к ней те же правила: о чём бы ни зашла сейчас речь, всё останется тайной для остальных людей.
Элен подняла глаза, посмотрела на Серафима.
— Я боюсь. Боюсь сама себя.
— Я не совсем понял вас, — Серафим был озадачен. — Вы боитесь ответственности за уже совершённое? Или своих намерений, желаний? Мыслей, быть может?
— И мыслей, и желаний, и намерений… Отец Серафим, как мне поступить? Я сказала человеку, что убью его, — произнесла Элен и почувствовала, как замерло сердце, как будто она прыгнула с обрыва. — То есть я не собиралась этого говорить… но сказала. И внутри была такая злость, что мне показалось, если я не уйду, то брошусь на него немедленно… Что же это? Дядя Янош предостерегал меня, что, увлёкшись фехтованием, можно стать… убийцей.
— Вы что же, сами, ни с того ни с его захотели убить этого человека?
— Нет. Он угрожал мне. Он давно уже всячески меня изводит. А на этот раз он угрожал открыто. Но подтвердить это некому, поскольку он, как всегда, говорил так, чтобы никто, кроме меня, не слышал.
— Почему же вы считаете, что не вправе были ответить ему тем же?
— Но ведь это грех — желать смерти…
— А для чего же вы учитесь здесь? — слегка усмехнулся он. — Фехтование — опасное занятие, и, к слову сказать, вовсе не для молоденькой девушки. Может случиться всё, что угодно — травмы, даже смерть…Разве не лучше помечтать о семье, о детях? Ведь
— Да, для меня тоже. Но это — потом. Сейчас я не могу себе позволить думать об этом. И дядя и герр Нейрат, с которыми я говорила, поняли меня, они знают, что пока я не добьюсь того, что задумала, ни о семье, ни о чём-либо другом и речи быть не может. А чтобы добиться этого, мне нужно закончить курс.
— Ну, что ж, если вы всё уже решили, не сомневайтесь в себе и своей цели. Но для её достижения нельзя позволить кому-то себя убить. Это ваше право — отплатить обидчику его же монетой.
— Но что мне делать? Не могу же я, и правда, выполнить свою угрозу?..
— Вы ощущаете в себе неуверенность, чувствуете, что не смогли бы это сделать, представляя себе, как это произойдёт? — почти утвердительно спросил священник, почти не сомневаясь в ответе.
— Нет, напротив, я чувствую, что смогу, что готова. И это меня пугает.
Серафим молчал, удивлённый. Он мог ожидать от разговора с Элен чего угодно, только не этого. Когда ему стало известно, кто скрывался под именем пана Алена, ему казалось, что у молоденькой девушки должны быть причины для пребывания здесь. И эти причины он представлял вполне себе романтическими. О них же он подумал, когда увидел приближающуюся к нему Элен. Он быстро прикинул, как будет утешать её. А тут… Серафим оказался совсем не готов к такому повороту разговора. Нет, с такими переживаниями молодых людей он уже сталкивался, хотя и редко. Но слышать это от девицы… М-да. Вздохнув тихонько, он начал издалека, надеясь, что решение проблемы придёт к нему само, в процессе ответа.
— Вы знаете, что в этой школе собрались люди, преследующие разные цели. Одни хотят получать деньги за то, чтобы защитить человека от нападения, сохранить ему жизнь; другие — за то, чтобы напротив, суметь убить этого же человека, миновав охрану. Есть и третьи. Они выбрали для себя служение своей Родине, её защите, и будут получать деньги, воюя на благо своей страны, как бы она ни называлась. Я не спрашиваю, к какой группе вы можете отнести себя. Мне бы только хотелось узнать, кто из этих людей вызывает у вас наибольшую симпатию и уважение?
Элен задумалась. Помолчав, ответила:
— Третьи. Те, кто хочет стать воинами своей Родины.
— А почему не первые? Ведь это тоже благородно — защитить человека. Почему вы не назвали их?
— Потому что человек, которого они защищают, может оказаться недостойным. Но они будут вынуждены его охранять, несмотря на своё отношение к нему. Ведь он всё равно, что покупает их. При этом от их рук могут пострадать хорошие, благородные люди, стремящиеся избавить мир от негодяя. А Родина — она одна. Её не любить нельзя.
— Умное и красивое объяснение. Не ожидал такое услышать. Хорошо. Тогда представьте себя в рядах защитников Родины. Наступает враг. Что делает армия?
— Сражается.
— Правильно, сражается. А это значит, что солдаты и офицеры убивают врагов — таких же людей, у которых есть свои семьи, свои печали и радости. И никто из воюющих не спрашивает, грех это или нет. Потому что, кроме этого, есть ещё и долг перед Родиной. И этот долг связан с существованием и самих солдат, и их родных и близких, с их жизнями. Это вызывает у вас вопросы?