Наследник чародея. Вот и кончилось лето. Книга вторая
Шрифт:
Дед Пахом, обе «бабушки-старушки», видимо, почувствовали, что всё не так просто, замолчали. Клавдия Никитична поспешила на кухню. Я услышал, как зашумел включенный газ.
Я закончил минут через пятнадцать. Нити удалось убрать, а вот сгусток, видимо, всё-таки опухоль, увы, остался. Зато получилось его уменьшить до размера ореха и закапсулировать.
– Всё! – сообщил я. Мне в руки ткнули кружку сладкого крепкого чая. Я сделал глоток, обжегся. Подул. Дед Пахом одевался.
– Что там такое? – хмуро спросил он. – Меня
Я пожал плечами:
– Ну, я ж не врач. Наверное, всё-таки у вас опухоль. Там нити были, метастазы, что ли? Я их убрал, опухоль закапсулировал. Она сейчас как бы в коконе.
Я сделал глоток, добавил:
– Через месяц надо будет посмотреть.
– Спасибо тебе, - дед Пахом потрепал меня по голове.
– Да ладно, - отмахнулся я. – На здоровье!
Стоило мне допить чай, как дед с бабкой мгновенно оделись, обулись (на этот раз дед Пахом благоразумно отказался от портянок, надев резиновые сапоги на шерстяные носки) и рванули на остановку. Я только хмыкнул вслед, глядя, как еще недавно собравшийся помирать старичок ухватил и бодренько тащит огромный рюкзак.
– Они на даче два года не были, - вполголоса заметила тётя Маша. – Ты старичков к жизни вернул!
Она хлопнула меня по плечу и пошла к себе.
***
Дома ждал сюрприз. И очень неприятный. Maman сидела на кухне и плакала, чуть ли не ревела. Кисть левой руки была забинтована, а сама повязка на глазах наполнялась кровью.
– Ты зачем нож в письменном столе хранишь? – сквозь слёзы поинтересовалась maman. – Я полезла, порезалась. Кровь не унимается. Прямо ручьем! Не знаю, что делать! Скорую вызывать?
Я вздохнул, кинул на кисть «исцеление» и «регенерацию». «Исцеление» - чтобы обезболить, продезинфицировать, а «регенерацию» - чтоб зажило быстрей.
Взял мамину руку в свои руки, подул на неё, а на самом деле пустил дополнительно еще и импульс «живой» силы. Лишним не будет.
– Я за ручку у тебя в ящике стола искала, - пояснила maman. – Рецепт шарлотки хотела записать. Коллега с работы просила. Ой!
Maman всплеснула руками.
– Я ж забыла сказать! Меня на работу выписали с завтрашнего дня.
– Ты лучше скажи, как ты нож в ящике не разглядела? – спросил я. Действительно, кинжал я положил в верхний ящик стола поверх тетрадей лезвием в глубину ящика. Не увидеть его было практически невозможно.
– Как, как? Ты ж его спрятал туда, а я руку в ящик сунула и порезалась. Смотрю, а там нож…
– Идём! – я потянул maman в комнату. – Да размотай ты эту «бамбушку»!
Maman вопросительно посмотрела на меня, потом на руку. Взяла ножницы, срезала узел, размотала повязку. Кровь на ней даже засохнуть не успела. Зато ранка. Кстати, совсем не большая на мякоти ладони уже зарубцевалась.
– Что это, Тоша? – maman снова посмотрела на рану, потом на меня, только
– Ой, мам, отстань! – отмахнулся я, подходя к столу. Письменный стол из светлого дерева, полированный, с оргстеклом поверху, продукт еще 60-х годов, достался мне от отца и считался только моим. В нём я хранил тетради, учебники, книжки, а нижнем ящике – «сокровища» – всякую мелочевку, начиная от ручек-карандашей-стёрок и заканчивая деньгами.
Открыл верхний ящик. Кинжал лежал поверх тетрадей. Не так, как я его оставлял, чуть наискосок. Лезвие испачкано кровью.
– Ма! – показал я. – Ну, разве можно его не заметить?
– Что? – спросила maman, заглядывая в ящик.
– Нож!
– Где? – она повернулась ко мне. – Хватит, мне дурить голову! Где нож? Ты его опять спрятал?
– Вот! – я вытащил нож из ящика, протянул ей. Maman замолкла, потом сказала:
– Но ведь его не было… Антош, его не было. Правда!
Maman замерла, повернулась ко мне, жалобно посмотрела на меня. Я обнял её, прижал к себе.
– Да завалился он поглубже, вот ты и не увидела.
Maman успокоилась только после того, как мы вместе выпили чаю.
– Ты должен мне всё объяснить!
– Конечно, конечно…
Кто бы мне самому это объяснил?
***
Как я мог забыть про гостей? Стук в дверь раздался совсем неожиданно. Я собрался, наконец, было заняться своим насущным делом – уйти в Астрал. Помедитировать. Может. В конце концов, там наставник меня уже заждался. А тут гости. Да и кто? Искусствоведы в штатском!
– Добрый день!
В дверях стояли кагэбэшники Устинов и Ершов. На этот раз без пиджаков, в светлых рубашках с коротким рукавом – всё-таки лето на дворе.
– К тебе можно?
– Заходите!
Я пропустил гостей в прихожую. Они, неловко толкаясь, разулись и в носках (какая вежливость!) вопросительно встали, мол, куда дальше-то идти: на кухню или в комнату?
Я махнул рукой в сторону комнаты. Устинов прошел первым, поспешно уселся в единственное кресло. Ершов примостился на кровати. Я вздохнул и сел на единственный в комнате стул за своим письменным столом. Maman встала в дверях.
– Нина Павловна! – Устинов просительно обратился к ней. – Можно нам втроём поговорить?
Maman недовольно поджала губы:
– Вообще-то он несовершеннолетний!
– Мам! – влез я.
– Ладно уж, - смягчилась сразу maman.
Она ушла. Мы молчали. Чекисты, видимо, не знали как начать разговор. Пришлось положение исправлять мне:
– Ну, как здоровье, Денис Владимирович?
– Нормально, Антон Николаевич! – усмехнулся Устинов. – Очень даже нормально.
– Но какого хрена ты не предупредил насчет зубов? – подал голос Ершов.