Наследник двух Корон

Марков-Бабкин Владимир

— Доброе утро, сестрица! Пора вставать!

Та резко села в постели, оглядев присутствующих. Она уже всё поняла, в отличие от испуганной графини Менгден, в ужасе забившейся в углу постели Императрицы.

— Елисавет, пощади мою семью. Детей пощади. Христом Богом прошу. Я всё подпишу.

Елисавета Петровна кивнула.

— Лесток! Бумаги и перо!

Личный

медик Цесаревны положил на прикроватный столик искомое и протянул Императрице перо. Та молча поставила свои подписи в местах, на которые указывал Лесток.

Анна Леопольдовна подняла глаза на тётушку.

— Я прошу оставить мою фрейлину графиню Менгден при мне.

Императрица Елисавета Петровна благосклонно кивнула.

— Да ради Бога. Забирай с собой, если она не против. Мне всё равно.

— Спасибо.

Их увели.

Что ж, пора и в Тронный зал.

— Взять под охрану все входы в зал. Отряд личной охраны со мной.

Трон.

Елисавет села на него. Коленки дрожали. Господи-Боже… Неужели всё так просто? Или это какая-то ловушка?

Четверть часа не поступало вообще никаких известий. Наконец появился Шувалов.

— Ваше Императорское Величество! Антон Ульрих взят под стражу прямо из постели.

— Благодарю, граф. Я этого не забуду. Что дети?

Тот поклонился Императрице в некотором смущении.

— Ваше Императорское Величество…

— Что?

— Как вы и повелели, мы не стали пугать маленького Ивана и ждали, когда он проснётся. Он открыл глаза и закричал, увидев нас. Его успокоили. Он под охраной. А при аресте Екатерины Антоновны один из наших уронил сестру Ивана. Головой об пол. Она жива, но, я не знаю…

Императрица Елисавета Первая потёрла переносицу.

— Иван жив?

— Цел и невредим, Государыня. Напуган только.

За окном вставал зимний рассвет.

Утро новой эпохи.

Императрица Елисавета Петровна

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ВЫБОРГСКАЯ ПРОВИНЦИЯ. ТЕРИОКИ.16 (27) декабря 1741 года.

Маркиз уже давно не разделял мнения что женщины менее умны. Ему случалось даже проигрывать в интригах дамам. Женский ум практичнее и изворотливее мужского. Только чувственность знакомых Жаку дам не оставляла им шанса перед его опытом и холодной самоуверенностью. И это обстоятельство не могло исправить ни богатство, ни корона!

Да. Даже корона.

«Ах, какая непростительная минутная слабость! Всего несколько строк, которые могут изменить всю европейскую политику!» — думал де ла Шетарди самодовольно прохаживаясь у таверны. Его прямо пекло жаром письмо, лежащее сейчас во внутреннем кармане на его груди. Точнее, та записка, которая внутри опечатанного им конверта. Строптивица, получившая из его рук корону, не понимает ещё с кем связалась.

Она думает, что может играть с ним, с его Королем, отказавшись от обещанного и оговоренного? Наивное дитя, на поле взрослых игр.

Ничего. Ничего!

Жак-Жоакен Тротти, носивший титул маркиза де ла Шетарди, знал, что и кто сильнее всего держит любую женщину в узде. Но, это дело королевское, и не маркизу его решать. Но, помочь решить Величеству в его власти.

То, что лежало в конверте должно как можно скорее попасть в Париж. И, ни в коем случае, не должно оказаться у Бестужева. Иначе… Потому маркиз и летел сюда, загоняя лошадей упреждая ехавшего из Выборга через Санкт-Петербург соотечественника.

Бумаги из Тайника привезли поздно. Брилли уже отправился в свой вояж в Париж.

Но, маркиз не мог доверить такую драгоценность ни своему личному курьеру, ни дипломатической почте. И знать о предстоящей встрече не следовало в Петербурге никому, особенно людям Ушакова или Бестужева. За маркизом следят. Но, уезжая на север, он официально «едет к войскам», едет мирить русских и шведов. И, пока он в пути, он может не бояться соглядатаев.

Серж был «коммерческим курьером». Весьма ценным. К нему обращались многие. Негоцианты, ведущие дела в России, отправляли с ним сообщения на родину. А русские чиновники высокого ранга, бывало, доверяли доставку вложений на свои счета в Гаагских банках.

Весьма важный путешественник.

Потому де Брилли имел полный иммунитет от любых досмотров. Честность и шпага Сержа были лучше гарантией для отправителей. Война и зима отрезали ему обычный путь морем, так что, забрав корреспонденцию в Выборге, он едет через Петербург. Маркизу повезло в этом.

Погода была скверная. Как и всегда зимой в мерзкой России. Голова Шетарди в парике и треуголке отчаянно мёрзла. Он бы с удовольствием натянул мужичий треух, но пышный плюмаж из страусовых перьев сразу определял его статус, да и Сержу его ещё на подходе узнать надобно. Вот, кажется и ожидаемая «карета».

Почтовый возок остановился у ямской станции. Лошади устали. Холодно, да ещё сырой ветер с залива намораживает снег на полозья. Лошадям трудно. Меняют сейчас их часто.

Де Брилли, лихо выскочив из кареты, осторожно посеменил по ведущей «в трактир» тропинке к ожидавшему его на крыльце де ла Шетарди. Оба кивнули, придерживая треуголки, этим приветствие и ограничилось.Они давно знали друг друга и их деловым отношениям были чужды условности.

Жак, встав против ветра, достал хранимое у сердца письмо. Внешне не опечатанный конверт плотной бумаги перешел из рук в руки плотно стоящих друг к другу мужчин.

— Он настолько ценен, что ты не мог отдать мне его в Петербурге? — спросил Серж де Брилли.

— Ценнее обоих наших голов, шевалье! — Жак-Жоакен Тротти изобразил на коченеющем лице крайнюю степень суровости.

— Маркиз, любая моя корреспонденция — это в лучшем случае плаха, — парировал Серж.

Что-то промелькнуло в глазах де ла Шетарди и собеседник не стал дальше набивать себе цену.

— Кому его передать?

— Там стоит номер. Ты знаешь кому это, — ответил Жак, — адресат на конверте условный, пояснения тоже.