Наследник из прошлого
Шрифт:
— Ки мага? — спросил мадьяр, указав пальцем на меня. Понятно. Интересуется, кто я такой и что здесь забыл.
— Я раб великого хана Абы, — ответил я на языке степи, и у часового округлились глаза. Видимо, его удивило мое произношение, отставшее от местного на двести с лишним лет.
— Тут стоять! — сказал он на ломаном языке тюрок. — Руки показать! Нож на бок у тебя! Нож у раб нет! Эленсег! Эленсег! — заорал он как ненормальный и захрипел, когда из его груди показался острие ножа Зимобора.
— Бегом к лесу, малец! — крикнул он мне.
Таиться смысла уже не было. Мадьяры вокруг
Как и ожидалось, мадьяры в лес не пошли. Кочевники лес не любят, они боятся его. А уж как словене бьются в еловой чаще, знают не понаслышке. Наступить можно на какого-нибудь волынянина или хорвата из местных, и не заметить. А поймать дротик, которым до этого заботливо поковырялись в конском навозе, и вовсе запросто. Костяной наконечник сломается в ране и будет выгнивать месяцами, а то и сведет хозяина в могилу, наградив столбняком. Выгнется дугой отважный батыр да выкрошит зубы в невыносимой муке. А потом хрустнет сломанная спина, и останется только помереть в жутких корчах. Нет, мадьяры в лес не пойдут. Они пойдут на крепость, и причем очень скоро. Я это вижу по деловитой суете, поднявшейся в лагере. Ведь только что еще один огромный валун ударил в стену, обвалив ее наполовину. Два-три удачных попадания осталось, а потом все. Мне пока нужно добраться до ворот. Меня там ждут…
Глава 6
— Бам-м!
Обстрел не прекращался ни днем, ни ночью, а сейчас был как раз день. Летело гуще, чаще и метче. Мадьяры неплохо пристрелялись и били в район воротной башни. План у них был прост как лом. Развалить участок стены, отбросить нас от ворот, открыть их и ворваться внутрь. Тогда нам точно конец. Зальют ливнем стрел и затопчут конскими копытами.
— Зимобор убит? — хмуро посмотрел на меня пан майор. — Дерьмово, хороший солдат был. Я с ним десять лет прослужил. И Боран убит… Получается, в твоем отделении одни сопляки остались. Другого к вам поставить? Так он вас увидит в первый раз… Не годится такое перед самым боем делать. Ну, это знать судьба твоя, парень. Ты вроде толковый, и яйца есть. Приказ подготовлю сегодня. Получишь погоны сержанта. Но с условием: если обосрешься, вышибу в два счета. Будешь снова свиней пасти. Понял, Золотарев?
— Так точно! — гаркнул я, не зная, радоваться мне, или строго наоборот. Наверное, буду радоваться.
— Ни хрена ты не понял, — вздохнул майор. — Тут тебе не сага скальда Хельги про Сигурда Ужаса Авар. Это граница, тут в чинах растут быстро, а гибнут еще быстрее. У меня в прошлом году один из солдат до взводного за лето дорос, да только башку свою сложил. А сержанты так и вовсе первыми гибнут. Они сопляков своим щитом прикрывают, потому что те бараны бессловесные, и в первом бою все как один в штаны гадят.
— Я гадить не буду, — спокойно посмотрел я на него.
—
Мои новые погоны вызвали среди парней нездоровое оживление. Дуб смотрел испуганно, припоминая, как мутузил меня в спальне. Марк искренне радовался, как и Ерш. А вот Януш удивил. Лучший друг ходил хмурый и смотрел в сторону. Не знал, что он завистливый такой. Даже Гуня пошутил неудачно, а этот вообще ни слова не сказал.
Взводный, пан лейтенант Стунич, похлопал по плечу и даже произнес что-то ободряющее, из разряда: был щенком, утопить хотели, а выбрехался, вон какой кобель стал! Недоброжелательности я не почуял ни капли, что порадовало. Взводный мой простой вояка, и мыслит тоже просто. Заслужил — получи.
— Бам-м!
Рухнул еще кусок стены, и из лагеря мадьяр послышался торжествующий рев тысяч глоток. Недолго осталось…
Павеза. Еще одна штуковина, которую я притащил в этот мир. Ростовой щит, сколоченный из досок, с подпоркой сзади. За ним арбалетчик преспокойно перезаряжается, слушая бессильную музыку стрел, пытающихся пробить крепкое дерево. Меняется позиция, и павезу переносят за собой. Тяжелая штуковина, но как говорится: жить захочешь, еще не так раскорячишься. В общем, никто на ее вес пока не жаловался. Напротив, старались сделать пошире, и доски на нее взять потолще.
— Первое отделение, на позицию! — скомандовал взводный. — Второе, заряжай! Третьему приготовиться. Кто самовольно пальнет, без недельного жалования останется. Вы щеглы еще, вмиг все стрелы изведете.
Батальон окружил пролом баррикадой, да и ворота завалили всякой дрянью так, что не сразу разберешь. Взвод арбалетчиков — взвод щитоносцев — взвод арбалетчиков — взвод щитоносцев… Мы перекрываем весь фронт, и даже войдя в пролом, мадьяры кровью умоются. Их еще и сверху стрелки достанут. Те, что на стенах.
— Бей! — скомандовал взводный, и первые степняки, которые с воем ворвались в крепость, покатились вниз, нашпигованные стрелами.
— Второе отделение, не спать! — рявкнул пан лейтенант. — Золотарев, в такую тебя мать! Пни своих олухов!
Я поймал взглядом грудь степняка, который с саблей в руках перелез через кучу камней. Здоровый, с бычьей шеей, он смешно ковылял на кривых ногах. Только если он до меня доберется, ни разу не смешно будет. Вояка умелый, это по ухваткам видать.
— Бей! — услышал я, и мадьяр задохнулся и упал лицом вниз, неверяще схватив ладонью короткое, толстое древко, торчащее из груди. Рядом с ним упали еще трое. Неплохо для десяти выстрелов.
— Господи… господи… господи… — побелевшими губами шептал Марк, у которого смуглая кожа южанина стала пепельно-серой. — Смилуйся над нами, грешными! Не дай сгинуть…
Остальные парни выглядели получше, но торжественных стихов никто не читал. Все больше кусали губы и матерились про себя. Вот такое вот упоение боем. Впрочем, первый натиск закончился почти всухую. Мадьяры поняли, что сделали глупость, и откатились, оставив полсотни убитых.
— Лучники сейчас пойдут, — со знанием дела сплюнул на землю взводный. — Пощупали нас, больше дуром переть не будут.