Наследник
Шрифт:
— А Царским людям ты другое сказал, — хмыкнул Елисей.
— Так я и им не соврал. В Сергиевом монастыре были и за отца своего я молился, а образа надо сюда в женский. Матушка просила. Пояснил я и, развернувшись, пошел к воротам. Приблизился и заколошматил в них.
Спустя пару минут, калитка открылась и оттуда выглянула совсем молодая монашка.
— Чего тебе? Чего колотишь? — Это дом божий, да и мужчинам тут не место, у вас вон, в Сергиевом монастыре, — сварливо произнесла она.
— Ты уж прости, что побеспокоил
Монашка лишь смерила меня подозрительным взглядом и бросила:
— Жди, — а потом захлопнула калитку.
Ждать пришлось долго, не меньше часа. Я уже совсем извелся. Наконец, калитка открылась и оттуда вышла женщина в годах, не меньше пятидесяти, одетая в женское монашеское одеяние, с шапочкой на голове и с посохом в руках. Ее сопровождали три монахини.
— Ты хотел видеть меня, отрок? Прибыл ты по просьбе матушки своей? — степенно произнесла он.
— Истинно так, — отвесил я поясной вклад. — Почила она, а перед смертью просила предать иконы и образа в женский монастырь, вот и прибыл я сюда. Да рядом за отца молился в Сергиевом монастыре.
— Отрадно слышать, что чтишь ты отца и мать свою, — настоятельница меня перекрестила.
Я же протянул ей две иконы, в локоть длиной, украшенные серебряными окладами.
— Как же звали твою мать отрок? Мы помолимся за упокой души ее, — кивнула настоятельница, принимая иконы и передовая одной из монахинь.
— Евдокия, — ответил я. — Помимо, этого примите от меня денежный вклад.
Я передал настоятельнице кошелек, в котором было пять рублей, и вновь удостоился благословения.
— Так же матушка хотела, чтобы меня благословила Мария Старицкая, очень уж она этого хотела, — глянув в глаза Настоятельницы, произнес я.
— Инокиня Марфа не принимает, — тут же изменился тон настоятельницы, а глаза так и сверкнули.
— Вы уж простите отрока несмышлёного, — повинился я. — Тогда дозвольте инокине Марфе подарок передать, что матушка моя сотворила.
Я протянул заранее заготовленный платок.
Настоятельница скривилась, но все же платок приняла, не обратив внимания на маленькую черную печать, стоявшую на нем.
Меня вновь благословили и покинули.
«Остаётся только ждать, или еще чего выдумывать. Коли это не сработает» — подумал я.
Время тянулось медленно. Из соседних крестьянских подворий выглядывали люди, посматривая на нас. А я мерил шаги в ожидании.
Спустя два часа раздался голос Елисея:
— Андрей чего мы ждем-то? Может, поедем уже? Есть охота.
— Ждем и ждать будем, сколько надо, — огрызнулся я.
Спустя еще два часа, калитка на воротах резко распахнулась. Да так, что раздался хлопок, и оттуда вынесло женщину в монашеском одеянии.
Глаза у нее так и лучились ненавистью, а лицо было перекошено злобой.
Она
— Кто послал? Откуда у тебя это холоп! А ну отвечай! — Прокричала она мне прямо в лицо.
Глава 19
Я замер на мгновение, от такой, не такой встречи я ожидал от «родственницы».
Перед собой я видел лишь зеленые глаза полные ярости и злости, меня трясли за грудки как подушку.
Ее же слова так и звучали эхом у меня в голове. Мои же люди даже и не подумали вмешиваться и вовсе прикинулись бревнами. Стоящими и хлопающими глазами, деревянными чурбаками.
— А ну отвечай, холоп, — вновь прорычали мне в лицо, так еще и слюни полетели.
Тут уж и меня начало накрывать. Родственница, так уж и нужна она мне? Да пошла она….
— Какой я те холоп? — рявкнул уже я ей в лицо и оскалился, а после без затей ударил сверху по руке.
— Ай, — тут же донеслось от Марии. Причем в ее вскрике была не столько боль, сколько удивление.
Я же глянул за ее спину, из калитки на нас смотрело чуть ли не десяток монахинь вместе с инокиней.
«Мда уж, слишком много внимания для этой встречи», — промелькнуло у меня в мыслях.
Шаг вперед к отступившей от меня «тетушке», и я зашептал ей на ухо:
— Тише, Мария Володимировна, тише. Глаз много, и так, поди, в Москву отпишут о том. Не след нам внимание привлекать, — закончив шептать, я и отступил от Марии.
Бухнулся на колени, распростер руки и громко заговорил, пытаясь изобразить плаксивый и просящий голос.
Не знаю, удастся ли кого обмануть, но уж запутать хотелось.
— Мария Владимировна, али Марфа, как вас величать правильно, я уж и не знаю. Простите дурака! Платок сей моя матушка сделала, а может, и от бабки ей достался. Очень она просила вам его передать. Да поговорить, о судьбе своей рассказать, дабы вы помолились господу о душе ее да душе батюшки моего.
Мария ожгла меня недовольным и злым взглядом и, оглянувшись, заприметила сначала моих людей, а после и монахинь, что жадно рассматривали происходящее.
— Марфой меня нынче величать стоит, — сказала, как выплюнула, моя тетушка. — Подымайся, отрок, да пойдем на речку пройдемся, расскажешь все о матушке своей и батюшке. — А после, хмыкнув, добавила: — И о судьбинушке своей горькой. — Не дожидаясь меня, развернулась и пошла в сторону виднеющейся речки в трехстах метрах от нас.
Я тут же вскочил с коленей и махнул рукой своим послужильцам, дабы они не смели следовать за нами, да и глазами на монахинь показал, чтобы и им помешали если удумают пойти, и направился следом за «тетушкой», которая успела уже уйти на десять шагов вперёд.