Наследник
Шрифт:
Я неделю хранил зернышко-не-зернышко в спичечном коробке, потом выбросил. Стало чудиться по ночам, будто шевелится что-то в коробке, даже голоса слышались. Дня три переживал, корил себя трусливой и неблагодарной тварью. Просил маму сменить гнев на милость, но она вроде как в толк не могла взять, о чем это я и о ком?
«Ванечка, душа моя, ну какой еще дядя сторож? Дядя у тебя один, Гоша его зовут».
Тут школьные заботы навалились – четвертная контрольная не задалась, поход в зоопарк оказался в пролёте… И как-то стало мне не до сторожа.
Я по-прежнему – игра такая – от случая к случаю выдумываю судьбу своего незадачливого наставника. Разумеется, если он всё же зёрнышко, а не козья какашка. Последний раз вспоминал о нем… – вот уже и год прошел. Представил себе, что пророс он, непутёвый, в теплых краях. Деревяшкой своей схватился за плодородную почву
Наконец-то… Хорошо подумал. Будто не сам мелкими лужицами растекся по впадинкам-выбоинам отдельных историй, а чужим байкам внимал. Чувствую, однако, то ли еще будет… Наконец-то о мести за новогодний подарок. Будем надеяться, уложусь в отведенное время. И что Дядя Гоша не подведет. Не то пробудится – быстро наведёт шухер. Не до сентиментальных валялок станет.
Шутника, что придумал подарить мне надувную подругу, братва сдала без долгих уговоров. Мне показалось, что даже с удовольствием. Есть скрытое говнецо в русском характере: сдавать ближних «по поводу», а иногда и без. Чтобы из формы не выходить. Или наоборот – в качестве «пробы пера». Если, конечно, речь не о войне и сдают не вражине. А какой из меня враг? Да и двух человек для войны маловато будет. Выяснение отношений, а не война. Надо сказать, что и отношений я не выяснял, просто отплатил коварному без сдачи.
Обидчик мой, себя таковым не числящий, был осевшим в Москве на заведомо лучшую, чем дома, долю выпускником Университета дружбы народов имени… уж и не знаю кого теперь. Вроде бы Патрис Лумумба одарил учебное заведение именем, но в народе говорили, что Миклухо-Маклай. Словом, натуральный афро… африканец. Тут у нас, в России. В голове не укладывается, и язык бастует произносить «афрорусский». Вот «русский азиат» – еще куда ни шло. Хотя, тоже не бог весть какая находка. Больше подходит для названия партии. Или для футбольного клуба гастарбайтеров. Но «афрорусский»?! Помилуйте, даже по приговору суда не приму. Легче соглашусь с порицанием толерантной общественности.
После долгих, без определенных целей, поисков в закутках барахолки я разжился у замызганного до трудно угадываемых лет, однако благовоспитанного мужичка крупной, подержанной, явно не наших времен, черной куклой. Изделие было бесспорно мужской особи, что лишь подчеркивало его винтажность. Я интересовался природой находки, но, врать не буду, продавец так и не сумел просветить меня, каким чудом кукла дотянула в относительном «здравии» до нынешних лихих и небрежных к сентиментальному хламу дней. Черный пластмассовый человечек делал всё, чему его обучили создатели: он позволял шевелить руками-ногами, безнаказанно крутить головой и, при опрокидывании, с усталым стоном закрывал глаза. Выглядел при этом нарочито мило, по-своему старорежимно. Что, подозреваю, для многих людей – синонимы. После недолгого торга мне посчастливилось стать обладателем роскошной игрушки. Догадайся продавец о вызревшем в моей голове плане, он бы, конечно, взвинтил цену, за что был бы обозван хапугой и гнусным барыгой. Но всё обошлось.
По дате рождения и времени процветания я определил приобретение в две эпохи одновременно, на выбор: в застой и застой, взорвавшийся газами, он же – перестройка. Наверное, думал об Анджеле Дэвис, вообще о тогдашнем градусе интернационализма. Собственных воспоминаний, тем более переживаний, у меня не было. С чужого голоса мотивчик напел, так как прохожу по-другому времени. Зато из прочитанного и усвоенного вынес, что новомодная толерантность по сравнению с интернационализмом – вода разбавленная, по-другому не назовешь. Сосед-курилка с чужого этажа, замеченный и привеченный в приснопамятную новогоднюю ночь, был щедр на такого рода воспоминания. «У меня, – говорил, – язва, оперировать надо, давление, холестерин до потолка, а за дружбу народов, мать их, надо до дна! И наливали, ты только представь, как специально, всегда
Так я познал суть жертвенного пьянства. Заодно усвоил, что в те времена на «москалей» русские не обижались, а вот за «черножопых» и «косорылых» вскипали праведным гневом. Как за своих стояли. Кто знает, возможно поэтому «москалей» Донецка с Луганском нынче так легко занесли в принудительно вымирающий вид? Мол, кто за них вступится. Наверное, во все времена надо было бить по мордасам за «москаля»? И за «хохлов» получать в свои ворота. Лучше бы знали друг другу цену.
Еще насчет куклы помню, как любопытство меня распирало: это ж какая семья сочла за благо одарить родное дитя голым черным пацаненком в кудряшках, с чувственными губами цвета спелого помидора и размером с годовалого пуделька? Разве что «мидовские»? Или, вот еще вариант, из «внешторговских» кто? Им вроде как было дозволено принимать на дому зарубежных коллег. Конечно, с разрешения и по согласованию, а вернее всего – по поручению. И служила казённая кукла протокольной деталью интерьера, а чадо вовсе не при делах. Возможно, подросшее чадо мне куклу и сбагрило. Недаром же торговался, словно за брата: «Вы только посмотрите, как попочка вылеплена! Где вы сейчас найдете, чтобы попочки вот так… с любовью? Сейчас, мил человек, бездушный конвейер, его царство». Однако не суть.
За пару дней домашней работы я «усовершенствовал» приобретение. Не со стороны «вылепленной попочки», а с прямо противоположной. В результате у довольно крупного пластмассового дикаря появился несоразмерный, буквально огромный… Скажем чопорно: «инструмент». Хотя к черту чопорность: что этим инструментом починишь? С другой стороны, лопата – тоже инструмент, а не сильно для починки пригодный, скорее уж наоборот. Или все же лопата – инвентарь?
Новшество я украсил мелкими звездочками в ряд, на манер отметок о сбитых вражеских самолетах на фюзеляжах боевых машин. Как в кино. Только зеленым по черному, в цветах эко-анархистов. Никакого далеко идущего или в такую же даль провожающего замысла у меня не было, другой краски не нашлось. По ходу работ выяснилось, что художник из меня не ахти какой, вообще не художник. И с сообразительностью напряг – можно было трафарет вырезать. В результате моих стараний заныл кончик языка, а звездочки оказались ближе к неопрятным пятнам. Композиция в целом могла послужить иллюстрацией локальной ветрянки, если такая бывает. Понятие «в ряд» моя кисть истолковала совершенно по-своему. Сюрпризом гуманитарию стало и изменение центра тяжести куклы. Обретенное новшество по умолчанию лишило ее места в отряде прямостоящих. Пришлось проявить недюжинную изобретательность и потратиться на кукольную обувку. Кукольной не нашлось. Я прикупил натуральные детские башмачки и утяжелил их, заполнив пустое пространство дробью. Всё вышло как нельзя лучше. Впору было отдаться таинствам физики твердых тел, но я рассудил, что неожиданный дар обнаружил себя запоздало и до Нобелевки могу не дожить.
Затем настал черед тыльной части уникального произведения. Ее еще не накрыл потный вал моего вдохновения. Фантазировал я недолго и мстительно изобразил на заднице куклы три звезды, расположив их горкой. Не то чтобы я знал что-либо о «специальных» наклонностях объекта мести. Вообще в такие подробности не вникал. И уж тем более не вёл подсчет его отступлениям от линии «гетеро», что неожиданно означает «иной» по-гречески, при том что он-то как раз самый наш. Просто три звезды показались мне вполне подходящим числом. О чем думал? Немного о погонах, примерно столько же о коньяке. Наверное, следовало бы о симметрии. Вот такая получилась мысленная настойка: погоны на коньяке. Случись кукле быть хотя бы частично одетой, мне бы и в голову не пришла столь провокационная по сути идея. Помню, озадачился: неужели голый зад и в самом деле соблазн?
«В художественном смысле, исключительно в художественном. Как полотно, как холст, как арт-объект…» – нашелся ответ.
Никогда раньше такой вопрос меня не тревожил. Уверен, что не потревожит и впредь.
«Оскорбительно? Да брось!» – оппонировал я сварливому человечку внутри себя. При этом недоумевал: с чего этот «тип», с его тягой выступать мизантропом, вдруг решил пополнить ряды радетелей такта? Как вообще он – дух от плоти моей, по природе разнузданный циник – за считанные часы умудрился выродиться в двуличную скотину. Совестить он меня вздумал!