Наследники Че Гевары
Шрифт:
Все правильно. Ведь менее века назад романтически благозвучные названия романовских, юсуповских, шу-валовских, воронцовских и прочих дворцов, занимавших всю узкую полосу Южнобережья, всего-навсего указывали на их принадлежность тому или иному хозяину. Эти частные земельные поместья были наглухо закрыты для общественного осмотра, а их действительно сказочная роскошь оттеняла чудовищное положение малоимущих больных. О нем с болью писал Антон Павлович Чехов. «Какая бедность! Тяжелых больных не принимают здесь ни в гостиницы, ни на квартиры. Мрут люди от истощения, от обстановки, от полного заброса — и это в благословенной Тавриде!» И сегодня эти слова можно без особой натяжки отнести ко всем тем, у кого есть
Однажды это положение уже было изменено — единственно возможным образом, в рамках всеобщего, коренного преобразования общественного устройства. Сегодня об этом напоминает текст единственного в своем роде документа — знаменитого декрета Совета Народных Комиссаров «Об использовании Крыма для лечения трудящихся»:
«Благодаря освобождению Крыма Красной Армией от господства белогвардейцев открылась возможность использовать целебные свойства Крымского побережья для лечения и восстановления трудоспособности рабочих> крестьян и всех трудящихся всех Советских Республик, а также для рабочих других стран, направляемых Международным Советом Профсоюзов. Санатории и курорты Крыма, бывшие ранее привилегией крупной буржуазии, прекрасные дачи и особняки, которыми пользовались ранее помещики и капиталисты, дворцы бывших царей и великих князей должны быть использованы под санатории и здравницы рабочих и крестьян».
Под этими словами от декабря двадцатого года стоит подпись Ленина. Его прекрасный, вырезанный из белого камня бюст на фоне пластичной итальянской пинии можно и сегодня видеть в Никитском саду — некогда «казенном» парке, закрытом для персон «из неблагородного сословия» и татар. А за декларативной частью декрета шло самое важное — конкретные распоряжения относительно денежных средств, стройматериалов, продуктов, топлива, необходимых для обеспечения первой в истории общедоступной и бесплатной здравницы для трудящихся. Ее создатели опирались на результаты уже совершенной национализации шестидесяти девяти дворцовых имений Южного берега Крыма — в том числе, Воронцовки, Ливадии, Массандры, Кичкинэ, Харакса и Дюльбера. Невиданная в истории экспроприация частных курортов — ограничив власть горстки паразитов, она на десятилетия обеспечила лечение и оздоровление миллионов рабочих людей.
Раз это стало возможным тогда, почему бы не сделать это теперь? Конечно, этот обратный, революционный передел может быть совершен только руками самих жителей крымских курортов — теми, чья ненависть настаивается сегодня на кристальной воде дворцовых прудов с золотыми рыбками. Мало кто знает, но в свое время курортная зона Южнобережья являлась зоной самых острых классовых столкновений. Еще в девятьсот первом году поденные рабочие Ливадийского имения совершили здесь успешную забастовку, подробно освещенную ленинской «Искрой», а в девятьсот пятом волнения в Ялтинском уезде заставили направить сюда известного карателя Думбадзе, наделенного невиданными диктаторскими полномочиями для подавления бунтов. Казачьи сотни штурмом брали строения царского дворца, в котором закрепились боевики «Союза рабочих имений «Ливадия» и «Ореанда».
Сегодня все начинается с таких же самых «дачных» дворцов. Протесты населения Алупки сорвали попытку реприватизировать Воронцовский дворец, превратив его в «закрытую» госдачу — собственно в то, чем он и был в романовские времена. Настанет день, и Дочкина дача на Зеленом Мысу возобновит свои функции детского санатория. Хорошо, если бы это произошло поскорей — ведь за десятилетнее правление папаши ее нынешней владелицы Украину заполнили десятки тысяч туберкулезников. А «дачная» часть семейного кучмовского имения обещает стать музеем отвратительной жизни тех, кто пытался строить свое частное счастье
Этот дом расположен в элитном районе, в двух шагах от американского посольства. Сотни киевлян проходят возле него каждый день, опасливо косясь на сломанные дощатые балконы, угрожающе нависшие прямо над мостовой. Посмотрев на облезлый, заметно покосившийся дом, большинство из нас наверняка сочтет его необитаемым. Между тем в этом здании, уже известном в народе под красноречивым названием «склеп», до сих пор умудряются выживать десятки людей.
«Парадное» Гоголевской, 32 и вправду не похоже на вход в жилой дом. Здесь пусто и грязно, а по стенам извилисто пробегают длинные трещины. Повсюду стоит стойкая вонь. Подвальная дверь закрыта, но доски сбоку от входа выгнили от старости, — и оттуда, из темной дыры, буквально бьют запахи жидких фекалий.
— Там внизу целое подземное озеро скопилось. Годами его никто не выкачивал. Никто не берется, не хочет туда лезть, — рассказывает нам здешний старожил Анатолий. — А еще тут недавно снимали какой-то сериал, так актеры устроили под лестницей туалет. Они, наверное, и не думали, что здесь сверху люди живут.
Первый этаж дома действительно выглядит необитаемым, хотя коммуналку № 1 заколотили не так давно, после того, как в ней случилось убийство.
— По пьянке человека сгубили. Я еще понятой по этому делу была, — рассказывает Наталья, проживающая наверху, в коммунальной квартире № 3. По дороге, на лестнице, она показывает нам ночную «лежку» бомжа, который оборудовал себе место в широком оконном проеме. Мы подходим к старой грязной двери с множеством старых звонков и заходим внутрь, где начинается настоящий кошмар.
В четырех комнатах коммунальной квартиры постоянно проживают десять человек. У входа нам одновременно советуют смотреть и вверх, и вниз — под ноги. Пол шатается, как на палубе корабля, а в потолках зияют огромные дырки. Штукатурка ежедневно обламывается, обрушиваясь большими, увесистыми кусками, каждый из которых способен убить или травмировать человека. Сами потолки угрожающе прогибаются вниз. Шестидесятилетняя Елена Васильевна подпирает потолок большой палкой — жуткое и дикое зрелище. Эта же подпорка, по совместительству, служит новогодней елкой — ее до сих пор украшают яркие гирлянды. А над кроватью у пожилой женщины сооружен дощатый навес, чтобы спастись от падающих ночью камней.
Провалы встречаются в полу каждой из квартир.
— Вот наш сосед в туалете по колено провалился. Нога застряла в полу, — буднично рассказывает Наталья. — Посмотрите на наш туалет, обязательно. У меня дочка уже школьница, а туда, извините, ни разу не ходила. Нельзя туда ребенка пускать. Складываем фекалии в кулек, и потом выкидываем.
Туалет коммуналки № 3 — крохотная, вонючая дыра с прогнившим полом, кое-как заделанным досками и жестью. Кажется, унитаз не менялся здесь с послевоенных лет. Рядом стоит такой же старый, крохотный умывальник — один на всех жильцов, Во всем этом доме десятилетиями нет ни единой ванной комнаты и даже «стоячего» душа. Люди привыкли стираться и мыться в тазах, прямо в комнатах или на кухне. А в коммуналке на третьем этаже «душ» «льет» прямо с потолка — после каждого сильного дождя.
Возле туалета размещены несколько лампочек, принадлежащих разным жильцам. Каждая со своим отдельным выключателем — неотъемлемая черта любой коммунальной квартиры. Ходить в темноте опасно. В туалетной комнате тоже сыплется штукатурка, а однажды вместе с ней упала здоровенная крыса — прямо на голову человеку.
— Крыс у нас полно. Даже днем ходят. Хотя крысоловки на каждом углу стоят. А еще комары круглый год — слышите, как звенят? Размножаются в подвале, а в комнатах влажность и сырость, — говорят нам жильцы.