Наследники минного поля
Шрифт:
— Героиня наша! Кларочка! Ой, люди, дайте ж мне с ней попрощаться!
Алёша от Светы не отходил, а Анна после похорон осталась у них ночевать.
А наутро был безобразный скандал: на комнату тёти Клары перетендовали соседи, сразу две семьи.
— Нет такого закона, чтоб сирот в одну комнату уплотнять! Они ж разнополые! — орала мадам Званская. Другие тоже орали, и уже кто-то кого-то хватал за грудки. Управдом сунулся с рулеткой в тёти Кларину комнату: обмерять.
Свете стало тошно, так тошно, что если б не вмешалась Анна, она взяла бы свои вещички и ушла отсюда. На улицу. С ними уже такое было… ничего, выжили. И Андрейка уже стоял, бледный,
На Свету теперь напал всеобъемлющий страх. Жизнь и раньше поворачивалась к ней грязными и страшными сторонами. Но тут она почему-то никак не могла с собой сладить. Было страшно за Андрейку: он больше её не слушался. Мало ли что он может выкинуть… В добавление к письму, которое он раньше отправил в Польшу, а потом уж сказал Свете. А если его арестуют? А если её арестуют, а он совсем один останется? У него даже паспорта ещё нет… А сколько было случаев, когда арестовывали по доносу соседей, которым комнаты были нужны?
Она получала стипендию, и по ночам сортировала письма на Главпочтамте: эту подработку ей ещё тётя Клара устроила. Но всё равно не хватало, и было страшно оставлять Андрейку на ночь одного: а вдруг она вернётся, а его нет? Оставшиеся золотые империалы как-нибудь поменять на деньги? Но надо было искать концы, как это сделать. А искать нелегальные концы она тоже теперь боялась.
Она ходила в институт, и там тоже было нехорошо. Студенты с третьего курса написали что-то смешное. Что именно — им не читали, но комсомольское собрание факультета было с обязательной явкой, и они должны были клеймить тех четверых позором, так и не зная, за какой такой текст. Света боялась, что и ей прикажут выступать, но обошлось. Для неё обошлось. Пока.
Такой Алёша Свету ещё не знал. У него прямо сердце переворачивалось: Светка, его Светка потеряла кураж! А сколько девчонка может всё на себе одна тянуть? Привыкли все: везучая… Он-то при маме был все эти годы, а потом и при отце. И воображал, что они с ней наравне горе хлебают. А она этого обалдуя нянчила, а потом ещё и тётку-пьяницу. Тут свихнёшься… И неизвестно, какой выходки от неё ждать, если есть ещё в ней силы на выходки. Он видел её злой, и весёлой, и испуганной, и ласковой, и грубой. Даже зарёванной один раз. Но слабой не видел никогда.
— Светка. Угадай, что я думаю.
Света даже головы не подняла, только мотнула подбородком:
— Парабеллум не отдам!
Про парабеллум Алёша вообще забыл, так что тут у него в животе захолодело. Он схватил её за плечи, и они неожиданно оказались такими птичьими косточками, такими беспомощными…
— Дурочка моя маленькая…
От них отмело всё, что было с ними и будет, не было ни года никакого, ни коммуналок, ни генералов, ни комсомольских собраний, ни арестов, ни голода, ни странных писем. И смерти там тоже не было.
А когда Алёша возвратился в тот мир, где всё это было, действия его были быстры и решительны. Он нарычал на Андрейку: балбес, нашёл когда сестре нервы мотать. Взял у Светы половину
Потом Алёша имел крупный разговор с собственным отцом. Павел раньше опешил, а потом пришёл в тихую ярость. Стало быть, пока он, дворянин и георгиевский кавалер костьми ложился, чтоб из лишенца, зэка, штрафника — уцепиться за самый край жизни, выкарабкаться и занять в этой жизни достойное место, пока вытягивал семью из нищеты и унижений — его сын вздумал жениться на босячке уличной! Нет, он сам — человек с широкими взглядами, он понимает, что у жены и сына были трудные годы, когда они водились с кем ни попадя. Взятые отдельно, эти девочка и мальчик вызывали у него даже симпатию: они не виноваты, что жили в развалках и воровали по базарам. Он даже не удивлялся, что Анна так тепло к ним относилась: понятное дело, его Анна — добрая душа, рада всех вокруг пригреть. В конце концов, он и сам рад был им помочь, разве нет? Но — эта девчонка в качестве невестки? С его фамилией? Хорошо же она нацелилась, ловкие девицы на базарах вырастают и практичные… И хорошо же его единственный сын вздумал продолжать род Петровых. Да он хоть понимает, что он после гибели Олега — единственный, кому продолжать?
Этого он ничего не сказал: юный Петров смотрел на него слишком знакомым взглядом. Сказал другое:
— И ты полагаешь, что это порядочно? Ты — ещё никто. На ноги не встал, в люди не вышел. Студент — что такое студент? Это что, самостоятельный человек? Мужчина, обеспечивающий семью? Делать предложение кому бы то ни было, не имея почвы под ногами — достойно, по-твоему? Или ты думаешь, что генеральский сынок — само по себе — жизненный статус? Если она девушка с достоинством, она тебе откажет. А если нет — я тебя не поздравляю.
Внимательно взглянул на сына: не перебрал? Порода-то их, петровская. Такому пригрози, что предоставят полную свободу свистеть в кулак вместе с девкой его — воспримет как вызов, хлопнет дверью и именно этим и займется: станет свистеть в кулак. Эту тему лучше не поднимать. Вон, сидит, весь остроконечный, рот — в прямую линию. Всё перед собой смести готов, даже матери не пожалеет.
Он откинулся на спинку дивана и ровным голосом добавил:
— С точки зрения мужской чести, я бы тебе советовал окончить институт, стать в жизни чем-то, а потом уж предлагать свою руку. Когда на неё опереться можно будет. И больше мне тут сказать нечего.
Нечего было Алёше возразить отцу по вопросам чести. Поэтому он молчал, думал сосредоточенно. И Павел завершил разговор уже помягче:
— Я, сынок, в твою мать был влюблён ещё гимназистом. А венчались мы, когда я был уже боевой офицер. Раньше — не смел её жизнь связать со своей. В измельчание людей с каждым поколением я не верю. Не имею к тому оснований, глядя на тебя. Ты — наследник моей дворянской шпаги, и мальчишкой ещё показал, что тобой можно гордиться. И матери, и мне. Так что и впредь не сомневаюсь, что ты себя не уронишь ни в чём.