Наследники минного поля
Шрифт:
Так что профессор Быченко был признанным светилом, великим воскресителем из мёртвых и невозможным самодуром. После войны его сманивали в Киев, и в Москву, и куда только не… Но, убеждённый одессит, он отказался.
Незаменимых людей нет. Но лучше с ними не ссориться. Так, во всяком случае, считали одесские власти. И выходки профессора Быченко терпели. С приятными улыбками.
И такому человеку Света вздумала возражать! Не тут-то было: слишком много людей до конца жизни Бога молили за этого грубияна в синих плавках, чтоб Света могла с ним тягаться. Фамилия Быченко ей ничего не говорит? Так он рад за неё и за её близких, они
Значит, так: Света прежнюю свою работу бросает, и он забирает её к себе. Из женщин хирургов высокого класса не получается, но это и не надо. Хирургом высокого класса, так и быть, побудет он сам. А Свете — быть операционной сестрой. Его правой рукой. И левой, если понадобится.
— Но у меня же нет медицинского образования!
Значит, будет. Ещё чего не хватало: в операционной да без образования! Свету зачислят без экзаменов, и пусть изволит носу от книжек не поднимать. А практиковаться она будет у него. И — в кратчайшие возможные сроки… Он готов подождать. Им ещё многие годы вместе работать.
Всё же непонятно: что, сестёр не хватает? Почему именно она, Света, должна… А потому что хирург сплошь и рядом работает на грани между жизнью и смертью. Там нужна интуиция, там нужна лёгкая рука, там нужна удача. Там нужно чудо, в конце концов! И ему, Быченко, виднее, кто ему годится в помощь. Он сам себе подбирает персонал.
Озадаченная, Света шла по направлению к Гаванной. Сумерки были лилового цвета, а небо — зеленоватым. Окна были везде открыты, и лампы кое-где зажигались. А акация уже отцвела: водосточные люки и обочины мостовой были завалены сухим бестелесным мусором, мотавшимся под ноги от каждого ветерка.
Алёша, вопреки Светиным ожиданиям, выслушав всю историю, реагировать в своей обычной манере не спешил. Он задумчиво скрёб подбородок.
— А ты знаешь, Светка, это не такой уж бред. Ты у нас везучая, правда.
— Ничего себе — везучая!
— Нет, не в том смысле. Это, наверное, как-то по-другому называется. Но, понимаешь, детский садик и даже Педин… Это не дело для тебя.
— А что? Мне в садике хорошо.
— А тебе везде хорошо, хоть в катакомбах. Ты ж у нас ненормальная. Нет, я тебя ни на что тут не толкаю. Но — сама ты чего хочешь?
— А как ты себе представляешь: снова учиться и сидеть без зарплаты?
— Ну, это ж не семь лет, как на хирурга, всё-таки. Потянем как-нибудь. И заначка у нас есть на чёрный день.
Света пошла посоветоваться к тёте Ане. Та горячо поддержала идею:
— Светочка, мы с Павлом поможем — и с детьми, и со всем. Но это действительно, действительно настоящее дело! Я имею право говорить, я сама так работала когда-то. Ты понимаешь, на свете так мало работ, где можно совсем не делать ничего плохого людям, только хорошее… разумеется, если правильно считать тампоны! И, знаешь, ты способная, и с характером, у тебя получится. А это такое чувство, когда риск и всё на грани, а потом вдруг знаешь: выживет. Уже выжил!
Насчёт того, чтоб не делать ничего плохого — это было типично тёти Анино и к Свете никак не подходило. Светы бы уже в живых не было давно, если б она не делала ничего плохого… А вот про риск и про «всё на грани» — это Света хорошо понимала.
А думать ей долго Быченко не дал. Опомниться Света не успела, как попала в водоворот, да такой, что мозги плавились. Раздвоение личности — штука совершенно бесполезная, потому что действующее лицо всё равно
Особенно туго ей приходилось с умными словами. Это и всегда у неё было: они как-то с реальностью не увязывались. Вот цветные разводы на лужах — ей так нравились, прямо весело от них становилось! А потом Алёша сказал ей, что это называется интерференция — и всё. Никакого удовольствия. Увидишь радужную лужу — и силишься вспомнить: дифракция? дисперсия? нет, что-то на «ф»… И не хочешь, а силишься. А нет у неё памяти на такие слова. Ну, и тут было то же самое. Вот возьмёт и перепутает мадрен с катетером… ужас! Конечно, она их не путает, ещё бы их перепутать! Но вот названия…
Морочливое это было время, и длилось без конца, и ни на что, кроме самых необходимых дел, минуты не оставалось: успевай поворачиваться! И вечно что-то недоделано… Короче, той Свете, которая бы просто жила — жизни не оставалось. Нагладишь отстиранный халат, пойдёшь на кухню борщ помешать — а дети уже утащили тот халат и играют в белого медведя… И медведь белый уже условно, потому что живёт под тахтой, а под тахтой уже месяц неметено, и зачёт завтра. Отощала Света совсем, и глаза красные. Но тикали недели и месяцы, и сдавала она свои зачёты. Профессор Быченко был азартный человек. И она тоже.
Петрик влип-таки в историю, пришёл к Свете с Алёшей мрачный. Можно суда избежать, но для этого нужна такая ломовая сумма, что у Петрика крепко не хватает, и сразу разницу не наскрести. А нужно сразу. Завтра нужно. Так что прощайте, друзья, шлите посылки и пламенные приветы. Петрик ёрничал, но видно было, что влип.
— Светка, сними барахло с подоконника.
А Света уже и так — чем занималась? Снимешь горшок с лимоном — и куда его поставить? Место ж надо расчистить, потом барахло снимать. Насвистывая про девушку из маленькой таверны, Алёша аккуратно орудовал отвёрткой. Империалы, в лучших традициях, были упакованы в Светин чулок — из тех, что назывались «в резиночку».
— Хватит?
— Ух ты! Ну, ребята… Да у вас-то они откуда?
— Ты беги делом займись, а открутишься — тогда расскажем.
Через несколько дней они ему и рассказали. Петрик хохотал, и ахал, и мотал головой:
— Ну, Светка, ты даёшь!
Это был прежний Петрик: весёлый и полный авантюрных энергий. Рассыпаться в благодарностях он не стал. Уходя уже, буркнул слегка севшим голосом:
— Я, ребята, попомню.
И вот настал день Светиного дебюта! Она бесстрашно смотрела на крошево костей и крови: этого она ещё в детстве навидалась. И понимала, что для жизни случай не опасный. Этот кровью не успел истечь, его очень быстро в травматологию доставили. Они там, на Судоремонтном, молодцы: почти всегда успевают, если что. Но вот будет ли этот здоровенный мужик ходить… у него и тазовая кость была переломана, и обломки в брюшине, а ноги-то!