Наследники по прямой. Книга первая.
Шрифт:
– Боже мой, Яков Кириллович, - в самом деле улыбаясь, качая головой, Завадская с удивлением и печалью смотрела на него.
– Что же будет, когда вы уедете?!
– Думаю, это случится не так уж скоро. За это время процесс должен принять необратимый характер.
– И что же? Обезгуривание невозможно?
– Ну, как вам сказать. Теоретически, Анна Ивановна. Но дело в том, что опытный гуратор - как правило, это гурист, настоящий гуровец - кроме указанного научного метода, владеет ещё и навыками психологической и социальной инженерии, то есть манипуляции индивидуальным и общественным
– Знаете, это всё очень мило. Чудесно. Но ведь это просто шутка…
– А вот теперь, Анна Ивановна, вы ошибаетесь. И сильно. Это же химия.
– Что?!
– О, это очень просто, Анна Ивановна, очень, очень просто. Нет, не химия - химия, сама по себе, достаточно сложна. Все эти дипины, эндорфины, гормоны… То самое явление, о котором мы только что говорили. Я так действую на людей. Чем моложе, чем чище - тем быстрее. На кого-то - медленнее, глуше. Но процесс идёт у всех. Ну, почти. Я заметил это очень давно, только долгое время не мог разобраться, в чём дело.
– А потом?!
– А потом - разобрался. Я уверен, когда-нибудь это всё будет доказано научно. Я - честное слово, не знаю, как - своим вызывающим, возмутительным поведением и наглой рожей запускаю в организмах людей какие-то химические реакции, которые приводят к ошеломляющим результатам, радующим меня несказанно. И знаете, до кого я добрался, Анна Ивановна? У кого такую реакцию запустил?
– Нет. Не имею ни малейшего представления.
– А вы подумайте, Анна Ивановна. Подумайте. Вы ведь, несомненно, слышали то, о чём люди стали поговаривать в последнее время. О таинственной и страшной службе сталинских контролёров. Слышали, правда?
– Яков Кириллович… Я не понимаю…
– Чуть-чуть терпения, Анна Ивановна. Так что же? Слышали? Не может быть, чтобы не слышали. Ужасные - и прекрасные - истории о внезапном появлении из-под земли, о спасённых из небытия, о странных, удивительных происшествиях. О том, как наводят настоящий порядок. Не страшный - настоящий. Некоторые уверены, что их, этих контролёров, ровно шестьсот шестьдесят шесть. Ну, это, разумеется, чушь. Зато всё остальное - правда.
– Это сказки, - горько сказала Завадская.
– Сказки. Людям нужны сказки, я знаю. Но Вы?!
– А что - я? Я, Анна Ивановна, сказочник. Только я не простой сказочник, а волшебный. Я сказку делаю былью, Анна Ивановна. А знаете, с помощью чего я это делаю? С помощью вот этой вот самой химии. Я ведь человек исключительно современный, несмотря на некоторую пугающе средневековую атрибутику. Вот на науку, на химию - наша единственная надежда. Понимаете, Анна Ивановна?
– Вы?!?
– Ну, Анна Ивановна. Я - не более, чем хранитель равновесия. В том числе - равновесия между законом и порядком. Это только кажется, что порядок является следствием закона. На самом деле всё гораздо сложнее. Конечно, я физически не успеваю везде, где обязан успеть, но я кое-что всё-таки успеваю. Поэтому не надо бояться ни Маслакова, ни его визга. И вообще ничего не надо бояться. Главное - не надо врать. Прежде всего, ни в коем случае нельзя врать себе самому. И тогда, Анна Ивановна, тогда - всё получится. Конечно, всё получится не так,
Завадская смотрела на него, смотрела… Смотрела так - и веря, и не веря, и боясь осознать, и осознавая, что услышала только что. В то, что говорил Гурьев, невозможно было поверить. Но - не верить Гурьеву?! Вот он сидит сейчас перед ней - красивый, совершенно непоколебимо серьёзный, с непробиваемой своей и пробивающей всё на свете улыбочкой, такой мирный, такой… Такой опасный, словно бомба, у которой уже догорает запал. За полмига до взрыва. И вдруг проговорила голосом, полным безмерного удивления:
– А ведь я… Ведь у меня нездоровое сердце, Яков Кириллович. А сейчас… Я сейчас поняла… Уже неделю. Да. Уже неделю - не болело ни разу…
– Я не лечу ни взглядом, ни наложением рук, - покачал головой Гурьев.
– Ни сердечно-сосудистые заболевания, ни даже пустячный какой-нибудь геморрой. Иглотерапия и массаж - это пожалуйста. Никакой мистики или магии. Всё строго научно. А пассы - это не наш метод. Не наш. Так что?
– Что?!
– Вы теперь понимаете, до кого я добрался? И чего мне это стоило? Так вы будьте уверены - я никому не позволю мне помешать.
Вот теперь Анна Ивановна схватилась за сердце - да так, что Гурьеву пришлось поить её нитроглицерином.
– Что же мне делать?
– жалобно спросила, отдышавшись, Завадская.
– Я понимаю, понимаю, Яков Кириллович, голубчик, - нельзя, нельзя вам мешать. Ни в коем случае. Боже мой, да кому же такое в голову может прийти - вам мешать?!? Но… Но я же не просто так… Я же хочу помочь…
– От помощи я никогда не отказываюсь, - всё ещё держа её руку в своей, улыбнулся Гурьев.
– Наоборот, помощь я принимаю с большим удовольствием. Как мне помочь, говорите? А давайте повесим в школе зеркала. Много, много зеркал. Везде, где только можно.
– Зе… Зе… Зеркала?!?
– Да, - кивнул Гурьев.
– Именно зеркала. Во-первых, все люди, глядя на своё отражение в зеркале, неосознанно стараются подтянуться. Мужчины - распрямляют спину, втягивают живот, женщины улыбаются, поправляют причёску, облизывают или подкрашивают губки, чтобы были поярче. Это хорошо, Анна Ивановна, это вот совершенно замечательно. А ещё - зеркал боится нечистая сила. Как увидит зеркало - так сей же час с визгом кидается прочь. Вы увидите, например, как станет от этих зеркал Маслаков шарахаться. Так что зеркала - это просто необходимо.
– А… средства?!
– Фи, - Гурьев наморщил нос.
– Деньги. Какая пошлость. Подпишите бумаги, я проведу по инстанциям. И, кстати, отличная идея - надо по всем школам в стране такую инновацию внедрить.
Он улыбнулся и кивнул, глядя на совершенно не помнящую себя Завадскую. И громко щёлкнул в воздухе пальцами - будто выстрелил.
Сталиноморск. 12 сентября 1940
Они вышли из школы. Гурьев посмотрел на девушку:
– Пойдём перекусим. А потом в крепость заедем, посмотрим, как там дела у нас продвигаются.