Наследники по прямой.Трилогия

Давыдов Вадим

Рранкар обиженно буркнул чтото неразборчивое. Сравнение с маленькой желтенькой козявкой, которую он мог проглотить в один присест, явно ему не понравилось. Беркут с шумом выбрался из расселины и поковылял к Гурьеву, волоча крыло. Приблизившись, птах повернул голову набок и посмотрел на Гурьева снизу вверх. Глаза у него были виноватые.

– А нечего подставляться, – сердито возразил Гурьев. – Это тебе не Хоккайдо. И даже не НьюЙорк. Ты что, вчера из гнезда выпал?! Наблюдатель. Я тебя просил?! Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не лез к людям без моего ведома? С чего

вообще ты взял, что мне… Рэйчел? Это связано с Рэйчел?!

Беркут смотрел на него теперь серьёзно, наклонив набок голову, и Гурьев понял – да, связано. Это связано с Рэйчел. И с ним. И со всем прочим, что ещё может случиться. Он вздохнул:

– А если бы я не услышал? Ладно, хоть хватило ума спрятаться как следует. Очень больно, да? – в голосе Гурьева звучали тревога и нежность. – Идика сюда, пичуга.

Он снял с себя пиджак и пристроил Близнецов за брючный ремень. Укутав беркута, поднял птаха на руки, стараясь не касаться повреждённого крыла. И всё же испачкался в крови.

– Ладно, – Гурьев чуть поиному перехватил орла, чтобы сделалось немного удобнее. – Поехали домой, помощник.

До дома ещё требовалось добраться. Это оказалось непросто, и удалось только к утру. Надо было видеть выражение лица фермера, грузовичок которого Гурьеву посчастливилось остановить на дороге вскоре после рассвета. Впрочем, банкнота в двадцать фунтов – деньги, за которые парню пришлось бы ишачить месяц – словно волшебная палочка, сделала его невозмутимее утёсов Края земли. [161]

161

Край земли (Land’s End) – мыс на западе Англии.

Лондон. Апрель 1934 г

Дома, отключив первым делом телефон, чтобы не раздражал своим треньканьем, Гурьев, скинув перепачканную рубашку и убрав безнадёжно испорченный пиджак, усадил птаха на стол и принялся за осмотр. Ранение было довольно серьёзным и к тому же болезненным, – пуля, срикошетировав от кости, разорвала кожу и выбила значительный кусок перьевого покрова с обратной стороны крыла. Гурьев осторожно отделил от оснований два надломленных маховых пера и нахмурился: даже если починить перья, летать беркут не сможет минимум недели две.

– Нуну, – он легонько щёлкнул ногтем по клюву начавшего опять извиняться Рранкара. – И на старуху бывает проруха. Ещё тебе наука – надо было сначала со мной посоветоваться. Ещё один Опперпут, шпиён без страха и упрёка. С крылышками. Ничего. Это службишка, не служба. Только не вздумай пищать.

Беркут сердито встопорщил перья на загривке и моргнул в ответ.

– За того и принимаю, – проворчал Гурьев, раскладывая на столе малый джентльменский хирургический набор, купленный ещё в НьюЙорке. Вот и пригодился. – А наркоза, между прочим, для орлов пока не выдумали, ворон ты мой сизокрылый. И спирта у меня нет, только эфир и виски. А, чёрт!

Последнее замечание относилось вовсе не к беркуту – к неожиданно и так некстати прозвучавшей трели дверного колокольчика.

Руку на отсечение даю, подумал Гурьев, – не иначе, как леди Рэйчел. Он знал, что это она. Чувствовал.

Он подумал о том, что выглядит несколько двусмысленно. Хорошо, хоть кровь успел смыть.

Рэйчел, увидев хмурого и обнажённого по пояс Гурьева, в первый миг отпрянула. И ядовито улыбнулась:

– Извините. Я, кажется, не ко времени?

– Ничего, – Гурьев кивнул. – Проходите, только, пожалуйста, без патетических восклицаний. Леди Рэйчел.

Гурьев собирался не эпатировать её, а лечить беркута. Но маленькая встряска была для Рэйчел необходима, как прогрев мотора перед тем, как тронуться с места. Именно поэтому Гурьев не удосужился накинуть даже домашний халат. Правда, он всё же не предусмотрел размеров воздействия.

О, Боже, подумала Рэйчел. Что же это такое?! Да по нему можно анатомию изучать. А загар?! Где можно так загореть, – как индеец. Немыслимо! Какая я всётаки идиотка. Я подумала, что он… не один. Но ведь он в этом случае не впустил бы меня, не так ли? Господи, о чём я думаю?! Нужно извиниться. Немедленно.

– Простите, Джейк, – щёки Рэйчел залил румянец. – Простите, ради Бога. Вы не отвечаете на звонки, я начала волноваться, ведь мы…

– Пустяки, право, леди Рэйчел. Не стоит. Проходите, – повторил Гурьев.

В конце концов, почему, действительно, не сейчас, подумал он. Какая разница, когда?

Рэйчел вошла в студию и, сделав несколько шагов, замерла, увидев сидящую на столе величественную птицу. Беркут тоже посмотрел на неё с изумлением.

Глаза беркута, огромные, яркие, с большим круглым чёрным зрачком, смотревшие на Рэйчел абсолютно осмысленно, совершенно не поптичьи, были неописуемо, непередаваемо золотого цвета. Света, подумала Рэйчел. Боже мой. Боже мой, это же орёл. Настоящий, живой орёл. Просто исполинский орлище. А глаза?!? Немыслимо… Я сплю?!

– Это… Кто?! – прошептала Рэйчел.

– Это беркут, – Гурьев вздохнул. – Он отзывается на имя Рранкар. С двумя «р» впереди.

– Почему он так на меня смотрит?!

– Вы кажетесь ему очень маленькой, – снова вздохнул Гурьев. – У беркутов, изволите ли видеть, дамы, как правило, крупнее кавалеров. Иногда очень значительно. Хотя встретить такую – Рранкару – будет не слишкомто легко. Полпуда орлиного веса – это серьёзно. Леди Рэйчел.

– Это шутка, – дрожащим голосом предположила Рэйчел. – Шутка, и, между прочим, совершенно не остроумная.

– Это не шутка, – Гурьев провёл рукой по волосам. – Мне сейчас совсем не до шуток. Вы посидите, Рэйчел. Мне нужно настроиться.

– Джейк. Животные… не разумны.

– Разумны. Просто иначе. У них есть понятие времени. Их поведение тоже в какомто смысле разумно. Животные не обладают развитым абстрактным мышлением, но вполне способны понять взаимосвязь событий и явлений, с которыми сталкиваются. У них есть психика, они общаются друг с другом. У них много лучше, чем у нас, развит аппарат всевозможных ощущений. И они не знают того, что люди называют добром и злом. То, что хорошо для Рранкара – добро. То, что плохо – зло. Всё просто.