Наследники по прямой.Трилогия

Давыдов Вадим

– Что?!

– Я не стану тебе объяснять сейчас. Это неважно, и у нас нет ни одной лишней минуты. Если ты разрешишь мне рискнуть, и у нас получится, – через два месяца ты будешь скакать, как серна. Если нет, – ты умрёшь, Рэйчел. Сразу. Мгновенно.

– А ещё?

– Если мы не рискнём, ты умрёшь через год. Или раньше. Всё это время ты не сможешь двигаться. Даже пальцем на руке не сможешь пошевелить.

– Почему, Джейк?

– Что?

– Почему ты здесь?

– Потому что я люблю тебя,

Рэйчел.

– Если получится… Я услышу это снова?

– Да. Услышишь, Рэйчел.

– Можешь теперь убить меня, Джейк, – Гурьев увидел, как дрогнули её губы в улыбке. – Я люблю тебя, Джейк.

Рэйчел показалось, что её бросили в колодец. Только этот колодец тянулся почемуто не вниз, а вверх. Там было очень темно. Наверное, не получилось, подумала она. И открыла глаза. Белый потолок. Солнце.

– Джейк… – она хотела закричать, но вместо крика вышел едва слышный шёпот.

– Я здесь, Рэйчел, – он тяжело дышал, и на лбу его вздулись толстые синие вены и выступили капельки пота. Она никогда не видела его таким. – Я здесь. Я с тобой.

– Я…

– Попробуй пошевелить пальцами на руке. Пожалуйста, Рэйчел.

Она подчинилась. И почувствовала сразу себя всю – и руки, и ноги, – всё тело. Всю себя. Себя! И чуть не закричала от радости. Это было такое острое счастье – снова чувствовать себя всю, что слёзы брызнули у неё из глаз.

– Ну, вот, – он вздохнул. – Получилось. Видишь, моя девочка, как у нас с тобой всё получается.

– Ты обещал.

– Обещал. Я люблю тебя, Рэйчел, – Гурьев опустился перед кроватью на колени и сказал порусски: – Мне осточертел английский, Рэйчел. Я люблю тебя.

– Здесь и сейчас, Джейк. Да? Я это запомнила.

– Нет, Рэйчел. Нет, моя девочка. Раз и навсегда. Прости меня, Рэйчел.

Она немного повернула голову и посмотрела на него. И вдруг – подняла руку. А он перехватил её в воздухе и прижался губами к ладони. Вот, подумал он. Наконецто. Я так давно хотел сделать это.

Лондон. Май 1934 г

Отослав мальчика под надзором Осоргина домой на Мотлиавеню и велев моряку быть при оружии и готовым ко всяким неожиданностям, Гурьев позвал доктора Хадсона. Убедившись, что к врачу вернулась способность соображать и отвечать хотя бы междометиями, он начал отдавать распоряжения:

– Освободите оба смежных помещения и вынесите оттуда всю лишнюю мебель, кроме кушеток. В комнату слева принесите телефон с прямым выходом в городскую сеть и телефон для внутренней связи с персоналом госпиталя. Все ключи, включая дубликаты, отдать мне. Персоналу запретить вход без предварительного уведомления по телефону.

– Но в вестибюле у дежу…

– Молчать. Слушать. Выполнять, – от этого рычания на грани инфразвука у доктора Хадсона в буквальном смысле слова затряслись

поджилки. До этого момента истинный смысл выражения – «затряслись поджилки» – был врачу неизвестен, несмотря на богатый клинический и житейский опыт. Доктор Хадсон поспешно закивал и поклялся про себя, что впредь будет крайне осторожен с привычными метафорами.

– Да, сэр. Не беспокойтесь, всё будет… как вы прикажете.

– Чудесно. В следующий раз, прежде чем давать мне советы, сосчитайте про себя хотя бы до трёх, договорились? – почти ласково проворчал Гурьев. – Скажитека, в госпитале есть охрана?

– Охрана, сэр?! Простите, я не совсем вас понимаю…

– Ясно. Ктонибудь ведёт учёт посетителей?

– Ккажется, да… Я не могу ручаться, но…

В самом деле, подумал Гурьев, есть вещи, в которых японцы обогнали своих антиподовбританцев лет на триста. Такой бедлам в Японии просто невозможен. Ладно, реорганизацию и перестройку придётся отложить до лучших времён.

– Что?

– Чтонибудь… ещё не в порядке?

– Это вас, к счастью, совершенно не касается. Надеюсь, и не коснётся.

– Мне кажется, вам… тоже нужно отдохнуть.

– Больше вам ничего не кажется? – вкрадчиво осведомился Гурьев, с мстительным удовольствием наблюдая, как врач скукоживается под его взглядом. Он был готов размолотить этот госпиталь в щебёнку – вместе с персоналом и ни в чём не повинным оборудованием. Поймав себя на этом странном желании, кажется, ровным счётом ничем не обоснованном, Гурьев удивился и почти взял себя в руки, решив проанализировать своё настроение попозже. Похоже, мне и вправду требуется отдых, подумал он с неудовольствием. – Извините, доктор. Вероятно, вы правы.

– Хотите, принесу вам бренди? Или виски? Мне самому необходимо выпить, – робкая улыбка нерешительно прорезалась на лице врача. – Я до сих пор просто не могу поверить…

– На свете много есть такого, дружище доктор. Несите вашу выпивку, – вижу, вам без неё никак не обойтись.

Врач вернулся через несколько минут с бутылкой и двумя стаканами. Наливая себе и Гурьеву, он вздохнул:

– Я был в Мурманске, вместе с десантом, мистер Гур. Вы знаете, где это – Мурманск?

– Да. Знаю.

– Ужасное место. Невозможно представить себе, какой там дьявольский холод и ветер. Русские врачи научили меня пить спирт. Чистый спирт, которым дезинфицируют хирургические инструменты. Представляете? После него я могу выпить пинту виски, не поморщившись, – врач протянул Гурьеву на две трети наполненный стакан. – За скорейшее выздоровление графини. Надеюсь, вы когданибудь захотите рассказать мне, как вам удалось сотворить это чудо.

– Если вы доживёте, доктор, – усмехнулся Гурьев и двумя глотками выцедил содержимое своей посудины.