Наследники Ваньки Каина (сборник)
Шрифт:
Иван Сергеевич взял с подоконника пачку «Казбека», вытряхнул из нее папиросу и прикурил. Лыков беспокойно ерзал на стуле — ну, дает дед, всех по костям раскладывает. Неужели сам никогда душой не покривил, не получил денежки зря? Или сейчас, по прошествии многих лет, ему все представляется в ином свете, особенно собственная жизнь и судьба в науке?
Бросились в глаза пальцы академика, зажавшие мундштук папиросы — тонкие, с отливающими синевой ногтями. Сколько же лет Ивану Сергеевичу? Раньше Аркадий об этом не задумывался — что ему главный шеф? Они существовали как бы в разных измерениях — тот
— Чем занимаетесь у Конырева? — докурив, Иван Сергеевич примял папиросу в пепельнице.
— Информационно-вероятностными моделями.
— Извечная проблема, — закашлялся академик. — Бывали за рубежом? Впрочем, зачем я спрашиваю. Вряд ли и сейчас это стало возможным для людей вашего положения. Простите великодушно, но что поделать? Еще одна издержка нашего пресловутого бюрократического застоя: едут те, кому ничего не надо, кроме магазинов. Так вот, как-то в одном зарубежном игорном заведении я встретил интересную пару. Этакие старички с толстой тетрадью в руках, куда они записывали цифры с барабанов игральных автоматов, создавая свою, доморощенную теорию игр. Я долго с грустью наблюдал за ними, не ведавшими того, что этой серьезнейшей математической проблеме отдали многие годы жизни такие умы, как Нейман и Моргенштерн. И то не решили до конца!
Лыков слушал Ивана Сергеевича, тщательно скрывая раздражение — раскудахтался дед. А там, в институте, уже наверняка вовсю идет распродажа. Афанасий Борисович и его притч первыми вняли сливки и теперь в конференц-зал запустили второй «слой» — завлабов и завотделами, а у дверей, готовая взбунтоваться, гудит алчущая толпа остальной братии. А дедок словно не замечает, что за окнами темнеет и вещает, вещает.
Заметив, что гость его не слушает, академик недовольно поджал губы, но любезного тона не изменил:
— Заговорил вас? Скучно старику, простите. Мысли заняты больше не прибылью, а убылью самого ценного из того, чем располагает человек: убылью времени и чувств. Прощайте, Аркадий Андреевич, жду вашего нового визита.
— Всего доброго, Иван Сергеевич, — поклонился Лыков и направился в прихожую.
В конце длинного коридора появилась жена академика, открыла дверь, и Аркадий вышел на лестничную площадку. Сзади щелкнул замок…
* * *
Торопиться на распродажу более не имело никакого смысла, и Лыков решил пройтись пешком до метро через дворы — тихо, нет бабок с противно визжащими детьми и любителей игры в «козла»: не тот райончик, здесь не распивают на троих и не стучат костяшками домино по доскам столиков. Живущая здесь публика проводит вечера в тиши огромных квартир, если, конечно, не уезжает на дачи.
В одном из дворов Аркадий наткнулся на беседку из тонких, увитых плющем реек. Внутри светляками вспыхивали огоньки сигарет и слышался смех. «Молодежь собралась», — понял Лыков. Прибавив шагу, он свернул по дорожке в сторону, но тут
— Эй, куда спешишь?
Оглянувшись, Лыков увидел двух девчонок лет по шестнадцать, с большими овчарками на поводках.
— Чего надо? — останавливаясь, буркнул Аркадий.
— Сердитый, — нехорошо засмеялась одна из девчонок, и, сунув пальцы в рот, свистнула.
Из беседки высыпала куча юнцов, двое или трое тоже держали собак на поводках. В мгновение ока Аркадий оказался в окружении.
— Ну, ну! Дайте пройти! — Он попытался вырваться из круга, но одна из овчарок злобно оскалила клыки и угрожающе зарычала. Лыков попытался загородиться от нее своим кейсом, что вызвало новый приступ истерического веселья.
— Не то закрыл, — хохотал кто-то из парней, — ниже опусти!
— Тут наше место, — заявила высокая девица в очках, державшая на поводке бульдога. — Чего ты здесь вынюхиваешь?
— Я иду к метро, — беспомощно оглядываясь по сторонам и уже поняв, что влип в дурную историю, промямлил Аркадий.
— Он был невежлив с нами, — сказала одна из девчонок.
— Таких учить надо, — сурово изрекла очкастая под одобрительный шум остальных. — Распустились! Будешь просить прощения, понял? — обратилась она к Аркадию.
Тот кивнул — шут с ними, язык не отвалится, можно и попросить, пока собаками не начали травить, с них станется. Место глухое, ждать помощи от прохожих нечего, а юнцы хмелеют от собственной безнаказанности и вседозволенности.
— Извините, — сказал Лыков. — Я осознал. Могу идти?
— Не так, — усмехнулась очкастая. — Вставай на колени!
— Еще чего? — набычился Лыков.
— Считаю до трех, — прошипела девчонка, а собачьи морды с оскаленными клыками придвинулись ближе.
— Раз… Два…
«Собаки без намордников, точно порвут… — Аркадий почувствовал себя жалким и слабым. — Рискнуть?»
— А-а-а! — дико заорал Лыков, размахивая кейсом, и, зажмурив глаза, рванул напролом через кольцо обступивших его парней и девчонок.
Не ожидавшие такого, они невольно расступились, и Аркадий побежал, не разбирая дороги. Через несколько минут он вылетел на оживленную улицу и перешел на шаг, тяжело отдуваясь и вытирая выступивший на лбу пот. «Сволочи», — дрожащей рукой засовывая в карман волглый от пота платок, заключил Лыков. — Имеют старт, какой не снился другим, а от жиру бесятся. Чего им не хватает? Жрут от пуза, в любой вуз дорога открыта, а после еще на работу за кордон определят. Не надо годами горбатиться на службе за квартиру, машину, дачу, диплом, не надо унижаться, выпрашивать. Им собачек покупают породистых, любовь к животным прививают, а они?
Дома он набрал номер телефона Кислова:
— Олег? Привет! Аркадий. Помнишь, ты мне как-то говорил про секцию каратэ? Ну, не важно что… Нет, морду не набили, а вот я хочу кое с кем посчитаться.
* * *
Утром следующего дня Лыков проснулся с головной болью. Сохло во рту, противно скребло в носу — видно, начинался насморк. За окном зарядил мелкий моросящий дождичек. На работу жутко неохота, а воспоминания о вчерашнем унижении и собственном страхе портили настроение.