Наследники
Шрифт:
— Угу.
— И концентрат слопал? — изумился Громоздкин.
— И концентрат. Чего ж на него глядеть.
— Ну, Ваня, дело твое табак. Старшина не простит тебе этого.
— А откуда он узнает? Разве ты скажешь? Вроде никогда не ябедничал…
— Может, сказал бы… И дело тут не в ябеде… А если лейтенант Ершов увидит? Вот он-то уж пропишет тебе по первое число. Ну ладно, садись со мной — каша уже почти готова.
— Вот за такие речи спасибо! — Круглые зеленые глаза Сыча фосфорически блеснули. Он мигом выхватил из валенка алюминиевую ложку, крякнул от удовольствия
Сыч уже потирал руки, нетерпеливо поглядывая на еду, когда за его спиной выросла могучая фигура Добудьки.
— Рядовой Громоздкин! — позвал старшина сердитым, простуженным голосом. — Я запрещаю вам кормить Сыча. Ясно?
— Так точно.
— А вам… — Добудько посмотрел на Ивана долгим взглядом, — вам, товарищ Сыч, за расход НЗ без разрешения объявляю два наряда вне очереди!
— Слушаюсь… Два наряда.
— А зараз — шагом марш за мной! — И старшина повел куда-то сконфуженного Сыча.
Петенька Рябов, наблюдавший за всей этой сценкой со стороны, никак не мог понять, что с Иваном столь строго и безжалостно поступил не кто-нибудь, а Добудько, тот самый Добудько, который еще совсем недавно гостеприимно встречал их в своей собственной квартире.
Петенька приблизился к Селивану и, трусливо озираясь, признался:
— А знаешь, Селиван, я ведь тоже едва-едва утерпел. Рука сама лезла к галетам и сахару.
— Блудливая у тебя рука. Ты ее отрежь.
Петенька разозлился:
— Какой ты, Селиван, благополучненький стал! Образцово-показательный. Рано ты забыл свои грешки!
— А ты что же, комсорг, хочешь, чтобы я и дальше грешил? — ядовито спросил Селиван.
— Нет. Боже тебя упаси! Только смеяться над товарищами не советую. Все под одним старшиной как под богом ходим…
— Хороший старшина, — сказал Громоздкий.
— Уже хороший стал? А давно ли ты проклинал его в душе?
— А ты что, в мою душу заглядывал? Дураком был — вот и проклинал.
— А сейчас поумнел? — приставал Петенька.
— Поумнел, — задумчиво сказал Громоздкий. — А тебе что, не нравится Добудько?
— Когда как. Иной раз нравится, а иной раз…
— Значит, так. Когда он вас угощает ряженкой, он хорош. А когда к порядку приучает — плох. Так, что ли?
— И так и не так, — уклонился Петенька от прямого ответа и молча пошел было к своему угасавшему костру. Однако Селиван вернул его:
— Ты, Рябов, не виляй. Отвечай толком!
— Да отстань ты от меня! Вот еще новый начальник объявился. Шишка на ровном месте…
— Сделал бы я тебе, Петенька, таку-ую шишку, да твое счастье — не хочу. Надоело наряды вне очереди получать. А за тебя еще и на губу посадят…
— Спасибо на добром слове. — И Петенька сделал низкий поклон.
— Не стоит благодарности.
Неизвестно, сколько бы времени еще продолжалась их словесная дуэль, но передали команду, и отдохнувший полк двинулся в обратный путь.
В полдень вернулись в казармы.
После обеда командиры батальонов и специальных подразделений явились в штаб полка для доклада о результатах марша.
Выяснилось,
Число отставших само по себе было ничтожным — при таком трудном походе оно могло быть гораздо большим. И все-таки полковник Лелюх был далеко не удовлетворен итогами марша. Его особенно беспокоило то обстоятельство, что три человека из четырех отставших приходились на одну седьмую мотострелковую роту, которой командовал старший лейтенант Мачильский.
— Где Мачильский? — спросил Лелюх.
Наступила неловкая пауза.
— Майор Волков! Я вас спрашиваю! — нахмурился полковник, кивнув в сторону командира третьего батальона.
— Старший лейтенант Мачильский сам… отстал, товарищ полковник. Только сейчас пришел…
— Что?! Этого еще не хватало! Что с ним?
— Говорит, ногу натер сильно.
— Когда отдохнет, пошлите его ко мне.
— Слушаюсь.
— Прошу разойтись по подразделениям и еще раз проверить личный состав.
Спустя три минуты в кабинете остались кроме Лелюха начальник штаба и замполит подполковник Климов.
Лелюх, взволнованный и сердитый, долго теребил свой седеющий чуб. Потом, обращаясь к Климову, спросил:
— Как ты думаешь, Климов? Огурец, выращенный в тепличных условиях, ну в парниках… как он — годится на засол?
— Думаю, что нет.
— А почему?
— Кожица на нем нежная. Не выдержит, раскиснет.
— Так…
— Вы о чем?
— Так… Пришла в голову странная аналогия. Вы только подумайте: Мачильский окончил то же училище, что и наш Ершов, а какое поразительное несходство! Один — настоящий офицер, а другой — черт знает что такое!.. Какой-то паркетный шаркун, белоручка… Ох уж эти мне сверхрадетельные папеньки и маменьки!.. Видите ли, умеет красиво танцевать, изящным манерам обучен… Да на черта мне его манеры, если он в походе свои ножки натирает и хнычет, как барчук!.. Мне настоящий солдат — вот что мне дороже всего в офицере! К тому же и место у нас тут неподходящее для танцев — ни фешенебельных клубов, ни дансингов, ни театров, ни парка культуры и отдыха у нас тут нет и в ближайшее время не предвидится. Насколько я понял план шестой пятилетки, в этих краях намечаются иные стройки… поважнее театров и клубов…
— Ну, положим, без клубов и театров тоже не обойдешься. И тут ты, дорогой полковничек, перегибаешь палку! Вижу, замполит для тебя пока что нужен! — сказал Климов полушутя-полусерьезно, переходя на «ты», как делал всякий раз, когда хотел перевести беседу на дружеский лад и когда удобнее бывает и возразить командиру полка, и поправить его при случае. — И ничего нет плохого в том, что офицер умеет красиво танцевать и вообще хорошо держаться. Одно другому не мешает… Ты прав только в том, что Мачильский баловень, неженка. Ведь до военного училища он не видел в своей жизни даже самых малых трудностей. И не он в этом виноват… Со временем из него может получиться неплохой офицер. Это от нас с вами зависит…