Наследство
Шрифт:
— Извините, что отняла у вас время. Она полностью владела собой, но внутри вся кипела от негодования.
— Да как он смел?! — набросилась она на Поля, вернувшись к нему домой, где жила после возвращения в Нью-Йорк из Европы. — Меня ему рекомендовал Барри, я не с улицы к нему пришла. Кроме того, моя фамилия Кент, это кое-что значит в Бостоне. Я не бедная родственница. Кем он себя воображает, чтобы так поступать со мной?
Поль держал в руках спичку, стараясь разжечь огонь в камине; когда
— Ты меня слышишь? — спросила она его.
— Да.
Он отошел от нее:
— Выпей что-нибудь, это тебя успокоит. В маленьком баре, устроенном в нише, он смешал два мартини.
— Иди сюда и сядь. Похоже, что ты стала камнем преткновения.
— Как это?
— Твой хороший приятель Барри и твой новый знакомый Джесон, должно быть, давно оспаривают право принимать решения. Джесону пришлось не по вкусу, что тот прислал тебя прямо к нему, вместо того чтобы соблюсти обычные формальности.
— Какие обычные формальности? Но она уже поняла какие, и это отразилось у нее на лице.
— Так, значит, Барри говорил тебе, что агентство само должно было переслать ему твой альбом?
Ее рот был упрямо сжат.
— Если имеешь дело с цивилизованными людьми, личный контакт — гораздо лучше.
— Ты, может быть, и права. Но он предупреждал тебя. Они, случайно, не любовники?
— Сомневаюсь. Барри глаз положил на меня.
— Неужели? Сообразительный парень. Она рассмеялась, чувствуя себя лучше:
— Но он не может конкурировать с тобой, и он понимает это, или, во всяком случае, он понимает, что я знаю это. Можно, я выпью еще?
Он направился к бару:
— Я заказал столик, чтобы мы могли поужинать в «Ле цирке».
— Как тебе это удалось? Там столик заказывают за три недели!
— За две.
— Правда? У тебя есть какой-то повод?
— На следующей неделе у тебя день рождения. А через три дня после него — Рождество. Разве это не повод?
— Ну, ты мог решить сделать мне предложение. Извини, — добавила она быстро. — Я веду себя дурно, все равно что Джесон д’Ор.
— Ты никогда не ведешь себя дурно, моя дорогая, — спокойно ответил Поль.
Эмилия опять замолчала. Стоя у бара, он видел, что она смотрела на огонь. Она сидела на бархатном диване в библиотеке со стенами из панелей, которые он украсил тремя фотографиями Оуэна, сделанными им самим. Ковер в серо-черных тонах лежал на полу; на стеллажах стояли книги в кожаных переплетах. В этой темной комнате, освещаемой только камином, златокудрая красота Эмилии, казалось, была окружена мерцающим ореолом. Но он продолжал созерцать ее красоту, отмечая, как черты ее лица меняются в игре теней, отбрасываемых языками пламени. За внешней маской он увидел и другие лица Эмилии Кент.
Гнев все еще таился в уголках ее плотно сжатых губ, потом ему показалось, что на нем промелькнуло выражение
И вдруг лицо Эмилии превратилось в лицо Лоры, уголки ее губ были горестно опущены.
Потрясенный, разъяренный этим видением, Поль размахнулся и бросил свой стакан через комнату, где он разлетелся на куски, ударившись о стенки камина. Эмилия вскрикнула, но он едва слышал ее крик. Будь все проклято! Уже прошло полтора года, а он не мог выбросить ее из головы. Каждая связь имеет свой конец. Так было и с их романом. Почему, черт возьми, он не мог жить нормально и любить других без того, чтобы не видеть ее везде, куда бы он ни посмотрел!
— Поль!
Эмилия в ужасе глядела на него, и лицо Лоры исчезло.
— Господи, что произошло? Ты сам не свой! На тебя это непохоже!
— Непохоже разбивать стаканы или думать о чем-то, кроме тебя? — грубо спросил он. Когда она вздрогнула, он подошел к ней и протянул ей бокал, потом опустился на диван.
— Извини меня. Но ты заметила, что разбил я свой стакан, а не твой? Значит, я все-таки думал о тебе, даже тогда, когда повел себя так грубо.
— О чем ты думал, если не обо мне?
— О старом друге. И о том, чтобы сделать фотографии.
— Мои?
Ему не нужно было опасаться, размышлял Поль, что Эмилия захочет глубже заглянуть в его мысли; она была слишком поглощена собой. В какой-то степени это было к лучшему: ее никогда нельзя было обвинить в том, что она хочет казаться не той, которой была на самом деле.
— Конечно, твои, — ответил он. — Ты — моя любимая модель.
— И компаньон.
— Да, — задумчиво согласился он. — Это правда. — Он резко поднялся. — Пойдем ужинать.
— На какое время ты заказал столик? — Он совсем забыл об этом.
— На восемь часов, но мне хочется немного пройтись.
— Какая хорошая мысль!
Она вскочила на ноги:
— Я только надену сапоги: на улице шел снег, когда я пришла.
Поль с улыбкой наблюдал, как она вышла из комнаты. Он знал, что ей совсем не хотелось идти пешком от Саттон-Плейс до «Мейфэар Риджент», особенно в декабре и особенно когда шел снег. Но прелесть Эмилии частично заключалась именно в ее интуиции. Когда она хотела, то могла точно угадать, с каким его настроением и каким его желанием она должна была считаться, даже претерпевая собственные неудобства. И Поль, сознавая, что такое качество встречается довольно редко, ценил это и был благодарен ей.