Научи меня любить
Шрифт:
В итоге она прошла на кухню, набрала в кувшин холодной воды и вылила Сашке на голову. Тот, очухавшись, завозился, поднял на Яну осоловелый взгляд и промычал:
— А-а, м-м-м…пришла…
— Саш, вставай, пойдём в постель.
— Уйди, — рявкнул он и оттолкнул жену.
— Что?!
— Уйди, г-го-ворю. Сам.
Он попытался встать и почти уже сделал это, но покачнулся и непременно бы упал. Яна быстро схватила Сашку за плечо, и поднырнув под руку, потянула его в сторону спальни.
— Ззачем вернулась, а… Хочштуда? Иди, я плохой… Там звезды твои. Иди, говорю…
— Хоть ты заткнись, а!
— Д-дура! Ты н-не понима-аешь! Я… тебя лю-блю!
Янка резко оттолкнула мужа так, чтобы он упал на кровать. Сашка крякнул, откашлялся, и тщательно выговаривая каждое слово, выдал:
— Ты все равно уйдешь от меня… Я знаю.
28
Яна пролежала всю ночь до утра без сна, ворочаясь с боку на бок, прислушивалась к бормотанию мужа. Спал он после такого количества выпитого, словно убитый, но нет-нет, что-то ему, видимо, снилось, и он начинал говорить бессвязные, бессмысленные фразы.
Все случившееся за день навалилось, словно снежный ком, мысли, тяжёлые, грустные, закружились колкими снежинками.
Но ей не впервой, нужно забыть. Забыть обо всем и жить дальше.
Она давно перестала надеяться на родителей. И даже смогла простить их. Но, в целом, от этого не изменилось ничего — ни их отношения, ни сами родители. Лишь Яна вошла в свою взрослую жизнь абсолютно без поддержки мамы и папы.
Что делать с музыкой? Не врать же самой себе, что ей это совершенно не нужно. И в чем-то мама даже права, ведь Сашка не просто оберегал ее, он, словно коршун, отстаивал их территорию, и музыкальному творчеству с присущими ему жертвами и интригами здесь, в их уютном гнездышке, как будто бы не было места.
Возможно, он прав?
Хотя бы в том, что до сих пор Яна и сама не готова была за это бороться.
Даже с Янковским… А могла ведь просто послать его к черту, могла поговорить с кем-то еще, но просто сбежала с вечера.
Она повернулась на бок, поправив свою тоненькую ортопедическую подушку, и стала рассматривать спящего Сашку.
Как соединить их два мира? Долго ли продержится их любовь, когда в их отношениях столько острых углов. Ведь они абсолютно во всем разные. Вот, даже спит он, как медведь, раскинувшись. Одеяло — огромным комом у ног, вторым комом, сбитым под плечо, лежит большая перьевая подушка. Темные жёсткие волосы вьются, без слов рассказывая о волевом характере, как и глубокая морщинка у переносицы.
Она появилась, как только Сашка стал главным в бригаде. Ему и дальше прочили карьеру, звали в управление. Но нет, он упорно работал на передовой, на промысле, не только не желая протирать штаны на стуле, но и переживал, что не сможет обеспечить любимой достойный уровень жизни.
Взгляд опустился ниже, на мощные плечи и руки — загорелые, натруженные. Яна нежно провела по горячей коже ладонью, снова залюбовалась контрастом. Ее светлая, тонкая кисть смотрелась на фоне мужниной просто игрушечной. Но Сашке это так нравилось — Янина миниатюрность.
Она улыбнылась, счастливо вздохнула от навеянных воспоминаний и вдруг вздрогнула. На его правой
Куда дел-то? Снял сам? Зачем? Или она чего-то действительно не знает?
Сердце гулко застучало в груди, и Яна, разволновавшись, вскочила с постели и кинулась на кухню. Осмотрела стол. Да, действительно, тут на блюдце, лежал тонкий простой ободок из золота. Она протянула руку и в тот же миг отдернула.
Слезы кипучие, ровно как и нехорошее предчувствие, душили. Яна кинулась на балкон, распахнула дверь пошире, заодно впуская воздух в их захмелевшую спальню, схватилась за перила и, судорожно вдыхая ночную прохладу, старалась сдержать подступающие рыдания. Но почувствовала, как снова подступает тьма, и через несколько секунд без сознания рухнула на пол.
Очнулась от холода, руки в привычном жесте прижаты к животу, словно она пытается скрыть свою боль от посторонних. Но сегодня боль выше, где-то в груди, разрастается чернильным пятном. Зубы стучали друг об друга — пока она была без сознания, успела замерзнуть. Вновь хлынули воспоминания сегодняшнего вечера, стройным маршем, под раскатистый пьяный храп, доносящийся из спальни. Господи, что могло такого произойти, чтобы Сашка так напился? Таким она его еще не видела.
Обняв холодные плечи руками, на подгибающихся ногах она дошла до кровати и, укутавшись в одеяло, забылась тяжелым крепким сном.
Проснулась поздно, от шума на кухне. Голова болела нещадно, словно не Сашка, а она вчера выпила убойную дозу алкоголя. А он уже проснулся, чего-то там на кухне громыхает. Яна поморщилась — еще бы поспать, но решила не разлеживаться и, накинув халатик, направилась в ванную. Умылась ледяной водой, чтобы остудить припухшие от слез глаза, улыбнулась сама себе кривовато: "Да ладно, Янка, неужели ты не справишься?"
С чего начать? Семью спасать или кухню?
Кухню спасать не пришлось. Сашка, как оказалось, уже практически все прибрал, и от разгрома мало что осталось. Сам он, осунувшийся, с опухшим лицом, стоял, опустив голову, полностью одет, словно куда-то собрался уходить. Яна повела плечами от сквозняка и неуверенно позвала:
— Саш?..
— Яна, я уезжаю, — голос осипший, глухой. — Я уезжаю, да. Меня два дня не будет, поговорим потом.
— Уезжаешь? — обиженно пролепетала Яна, но ответа так и не услышала.
Сашка, чуть не сбив с ног, протиснулся мимо нее и вышел. Схватил в прихожей телефон и кошелек и хлопнул дверью.
Яна, так и не сдвинувшись с места, недоуменно смотрела в окно. Каждой клеточкой тела она теперь чувствовала надвигающуюся беду, пытающуюся поселиться вих уютной маленькой квартире.
Электричка до Троицкого шла четыре с половиной часа. Есть время, чтобы подумать. Сын. Это же надо — у него теперь есть сын. Вернее, был уже, и сейчас есть, и, Сашка надеялся, что останется в его жизни. Янка ведь не будет против? Она ведь все равно думала о приемном ребенке. А этот — его, родной. Значит, и для нее не будет чужим.