Навь и Явь

Инош Алана

– Это как же мы?… – почти слово в слово повторил восклицание своей супруги Стоян. – У меня ж тут мастерская, дело моё, торговля… Что ж я, брошу всё, что ли?

Берёзка показала кольцо и подробно объяснила, как оно действует. Жить можно было во дворце, а с его помощью мгновенно перемещаться каждое утро на работу, в один шаг преодолевая длинный путь. А Влунка с Доброхвой уже тараторили отцу в оба уха:

– Батюшка, батюшка, нам знак был! Суженых своих нам в Белых горах искать следует!

– Цыц! –

строго перебил их Стоян, подняв широкую ладонь. – Не жужжите, и так в ушах звенит… Какой ещё такой знак? Что вы трещите, сороки? Не пойму ничего!

– Так сны, сны, батюшка! – объясняли наперебой девушки. – Кошки нас к себе зовут, жёнами их просят стать. Надобно в Белые горы перебираться! Соглашайся, батюшка! А коли сам не хочешь, так хоть нас отпусти! Не век же нам в девках вековать, а тут женихов не сыщешь теперь…

– Да обождите вы! – поморщился Стоян. – Дело-то не шуточное ведь. Где ж мы жить-то там станем?

– Так с нами, батюшка, – объяснила Берёзка. – Во дворце княжны Огнеславы, сестры супруги моей.

– Во дворце? – изумлённо поднял поседевшие брови Стоян. – Ну-у… Это… Неудобно как-то.

– Отчего ж неудобно-то? – засмеялась Берёзка. – Напротив, удобнее некуда! Комнат да покоев много, все поместитесь!

– Дык… Не привык я у чужих-то людей жильцом быть, – покачал головой ложкарь. – Тут хоть дом свой, тут я сам хозяин, что хочу – то и ворочу, а там как? Гостем гостевать? Не с руки как-то.

– Отец, ты чего упёрся? – масленым колобком подкатилась к нему Милева, которой мысль о том, чтобы отдать дочек в жёны кошкам, пришлась по сердцу. – Влунке с Доброхвой замуж пора, да дома за кого отдашь? Поубивали молодцев наших добрых…

– Да погоди ты, мать, со своим «замуж»! Давай-ка, обед лучше на стол ставь. – Стоян забрал бороду в руку, сел на лавку в раздумьях.

Обед был по-бедняцки скромен: каша пшённая без мяса, квас да пироги ржаные. Хоть и налаживалась жизнь в Гудке, да не всё ещё выправилось до конца…

– У нас хоть со снедью получше, – убеждала Берёзка. – Всё не хлеб с квасом…

– Э, дитятко, – покачал головой Стоян, отправляя в рот ложку каши. – Дома я и чёрной краюшкой сыт вволю, а на чужбине и калач медовый поперёк горла станет!

Отобедав и отдохнув чуток, ушёл Стоян в мастерскую, а Милева поведала Берёзке, что пошатнулись дела у супруга: вроде и посуду с прежним усердием да душой делал, а всё ж не так хорошо расходиться стала. То ли разруха послевоенная сказывалась, то ли с уходом Берёзки огонёк какой-то волшебный пропал, жилка тёплая, живительная угасла.

– Сила белогорская жилку эту вернуть поможет! – убеждённо сказала Берёзка. – Уговорить бы вот батюшку только.

– Ничего, уломаем, уболтаем, – засмеялась Милева. – Нас много, а он один. Числом возьмём!

Засиделась Берёзка в доме Стояна и Милевы: много новостей накопилось, всего не перескажешь, обо всём не переговоришь. Зорице она сказала, что на часик отлучится –

родных повидать, а к обеду обернётся, но уж время ужина подошло, а Берёзка всё о Белых горах рассказывала: об обычаях и обрядах, о Тихой Роще и реке подземной, что Тишью зовётся; о девах белогорских, в чьих чудотворных руках расцветают и сады, и вышивка зачарованная… О битвах с навиями и нашествии Павшей рати тоже поведала она, а Милева с дочками, то хмурясь, то улыбаясь, слушали её рассказ, будто сказку волшебную, и всё сильнее им хотелось Белогорскую землю своими глазами увидеть. Пришедший с работы Стоян тоже заслушался, а Боско кивал и вставлял от себя словечко-другое: многое из рассказываемого Берёзкой он сам видел. Когда за окнами засинел вечерний сумрак, спохватилась Берёзка: и обед во дворце она пропустила, и к ужину не вернулась…

– Батюшка, матушка, пора мне, – вздохнула она. – Меня там уж хватились, поди…

– Ну, пора так пора, – огорчились Стоян с Милевой.

Внезапный стук в дверь заставил всех вздрогнуть: ещё не забылось то время, когда вот так же, в сумерках, в дом стучалась беда.

– Добрые люди на ночь глядя не ходят, – проворчал Стоян, на всякий случай вооружаясь ухватом. – А лихих гостей залётных нам не надобно.

Впрочем, гостья оказалась не лихой, а очень даже желанной и почтенной: на пороге стояла сама Огнеслава. Увидев Стояна с ухватом наперевес, она усмехнулась:

– Не бей меня, хозяин: я с миром пришла! – И обратилась к выглядывавшей у него из-за плеча Берёзке: – Сестрёнка, ну разве так можно? Сказала – на часок, а сама на целый день пропала!

Стоян с Милевой, сообразив, кто перед ними, засмущались, растерялись… Влунка с Доброхвой, впрочем, опомнились живо и при виде рослой, видной, пригожей, щегольски одетой женщины-кошки сомлели от восхищения. Переступив порог, Огнеслава сняла шапку, и отблески тусклого света лучины заиграли на её голове, а коса распрямилась и упала на плечо.

– Ох, провалиться мне на этом самом месте, ежели не такая же кошка мне снилась! – зашептала Влунка сестре. – Голова у неё точь-в-точь такая была…

– Ну, значит, супругой оружейницы будешь, – услышав её громкий шёпот, засмеялась Огнеслава. – Я и сама из ковалей, да не твоя я судьба, милая. Женатая я уж. – И добавила задумчиво, со вздохом: – Давняя война меж нашими землями узор судеб будто топором обрубила, перекраиваться он стал, редко кого из нас на запад тянуло в поисках невесты… А теперь вот, похоже, восстанавливаться начали связи понемножку. Недаром ведь и кольца в вашу сторону заработали.

Ростом она была выше ссохшегося, ссутулившегося Стояна, и при входе в дом ей пришлось нагнуться под низковатой притолокой двери. Золотая вышивка блестела на чёрном сукне её кафтана, бисер мерцал на воротнике, а глаза с мягким белогорским теплом окинули всех, с лаской задержавшись взором на прильнувшем к Берёзке Драгаше.

– Чего оробел, пострелёнок? Иди-ка сюда. – Огнеслава подхватила мальчика на руки, помурлыкала ему на ухо. – Что, довелось врагов видеть? Не из них я, не бойся. Да и они уж не враги нам более.