Наводнение (сборник)
Шрифт:
— «И через тридцать лет, и через пятьдесят лет я буду молодая, юная, прекрасная красавица…» — продолжала бубнить Берта, не обращая внимания на его вопрос.
Фризе подошел ближе и протянул руку за книгой.
— Дай-ка мне взглянуть.
Берта отодвинула книгу.
— «Я очень люблю мужскую ласку, мужская ласка мне приносит огромное наслаждение. Я очень люблю любовные игры со своим любимым мужем. Мне очень нравится, когда мы голенькие в постели, я так люблю поиграть — поласкаться со своим любимым. Мне очень, очень приятно от его прикосновения, мне очень приятно, когда он нежно
Книга была толстая, в красивом коленкоровом переплете. Называлась она «Животворящая сила».
— Что это за порнография?! — изумился Фризе.
— Никакая не порнография! Рекомендована Минздравом. Неплохо бы и тебе выучить пару настроев. «На долголетнюю мужскую красоту», например. И «против курения».
— Нет, вы только послушайте! «Мне иногда хочется встать на четвереньки, чтобы любимый ввел свой мальчик в меня — в талисманчик, погладил бы руками всю спину…» И это не порнография?! Мы у себя в прокуратуре завели уголовное дело на продавцов такой дребедени и на владельцев видеосалонов, которые гоняют порнуху, а ты…
Он недоговорил. Берта вырвала у него книгу и крикнула:
— Ну и сиди в своей дурацкой прокуратуре! И нечего мне талдычить про то, что спортсменки не женщины, что у них нежности ни на грош. — Она уткнулась в подушку и заплакала.
Фризе осторожно сел рядом с ней на диван, провел рукой по мягким темным волосам. Берта дернула головой, отстраняясь. Он нагнулся и шепнул ей в ухо:
— Эх, ты, дылдочка моя, шутки не понимаешь. Да нежнее тебя нет… — он хотел сказать — «ни одной женщины», но и тут не удержался от шутки и произнес: «Ни одной баскетболистки в мире».
Берта зарыдала в голос.
С трудом ему удалось успокоить свою подругу. Все еще всхлипывая, крепко прижавшись к Владимиру, Берта спрашивала:
— Ты, правда, считаешь меня нежной? Я нежнее, чем другие?
— Нежнее, нежнее. Ты — самая, самая.
— А откуда ты знаешь?
— Ниоткуда. Просто знаю.
— А девочки говорят: нежность — ерунда. Она на площадке мешает. И про меня в «Советском спорте» писали: «мужественный игрок», му–жест–вен–ный! Значит — не женственный!
— Девчонки твои — дуры. Из зависти говорят. А корреспондента пожалеть надо, у него просто словарный запас беден.
Кто-то позвонил несколько раз в квартиру, но они не открыли.
— Наверное, Михалыч, — сказала Берта и вопросительно посмотрела на Фризе.
— Обойдется, — отмахнулся он, целуя ей шею и щеки.
Было два часа ночи, когда Берта вдруг вспомнила:
— Володька! А ведь ты вечером пришел голодный. — И пошла на кухню готовить ужин.
Утром, когда Фризе собрался на службу, Берта спала. Чтобы не разбудить ее, Владимир не стал молоть кофе, выпил растворимого. Перед уходом заглянул в спальню — не проснулась ли? Берта спала и по одеялу рассыпались ее волосы. Что и говорить, утренний сон у нее был крепок. На полу, недалеко от кровати, валялась книга в зеленой обложке — причина вчерашних горьких слез. «Помоги себе сам», — было написано на обложке. — «Метод СОЭВУС —
«А что? Забавная книжка, — подумал Фризе и улыбнулся. — Почти Декамерон. Там загоняли дьявола в ад, здесь — мальчика в талисманчик. Где проходит граница между наукой и пошлостью?»
В прокуратуру он пришел веселый. Уже в коридоре, унылом и холодном, Фризе перехватила секретарша из приемной прокурора Маргарита.
— Сам спрашивал.
Владимир посмотрел на часы: без десяти девять. «Не иначе, какой-нибудь сюрприз», — подумал Фризе.
Вид у прокурора был озабоченный. Олег Михайлович умел преподносить себя сотрудникам деловым и озабоченным, считая, не без основания, что в наше время мало хорошо делать дело. Надо, чтобы все окружающие видели, что ты всерьез этим делом увлечен.
Он ничего не сказал о том, что звонил вчера в дверь Бертиной квартиры, только взглянул оценивающе на Фризе и тут же опустил глаза. Еле заметная усмешка тронула его полные губы.
— Володя, ты вчера допрашивал санитара из морга? — прокурор взглянул на лежащую перед ним бумагу. — Кирпичникова?
— Допрашивал. Только он, можно сказать, у меня из-под носа сбежал. Я его до самого вечера разыскивал.
— И не разыскал?
— Что-то с ним случилось?
Прокурор нахмурился, он не любил, когда у него перехватывали инициативу.
— И для дела, и для самого Кирпичникова было бы полезнее, чтобы ты его вчера разыскал. Да еще и задержал на двадцать четыре часа.
— Не было оснований для задержания.
— А поискать как следует у тебя времени не хватило?
Фризе промолчал.
— Ночью его убили.
— Ну и раскладочка! — изумился Фризе. — Одного отравили. А каким способом ухлопали другого?
— Снесли полголовы картечью.
— Убийца, естественно, с повинной не явился?
— Ошибаешься. Убийца тут же вызвал милицию. Это вдова писателя Маврина.
— Час от часу не легче! Где же их дорожки пересекались?
— В Переделкино, на даче Мавриных.
Шеф рассказал, что вечером Алина Максимовна вызвала милицию, потому что на даче похозяйничали воры, разбив стекло в одной из комнат первого этажа. Ничего ценного не пропало. Только несколько бутылок водки из холодильника, да какая-то закуска. Милиция решила, что залез пьянчуга, мучимый желанием опохмелиться. Правда, приехавшего на вызов капитана насторожило то, что преступник рылся в шкафах. Капитан договорился с хозяйкой, что утром она внимательно осмотрит дом и постарается определить, что пропало. Но среди ночи Алина Максимовна, спавшая на втором этаже, в кабинете покойного супруга, увидела, что в балконную дверь кто-то пытается войти. И выстрелила из охотничьего ружья из обоих стволов.
— И это был Кирпичников?
— Да, Кирпичников. Которого ты вчера так и не смог разыскать.
Фризе вспомнил загорелое, красноватое лицо санитара, светлые, словно выгоревшие глаза.
— Наверное, побывав на даче Маврина, этот Кирпичников решил, что там есть чем поживиться, — сказал прокурор. — В первый раз — вечером — хозяйка его вспугнула.
— А чтобы не делиться с приятелем, «Кирпич» его утром отравил?
Прокурор легонько постучал костяшками пальцев по столу: