Навстречу звезде

Жигалин Валерий

А у меня внутри все визжит от странной смеси счастья, душевного тепла и спокойствия. Это ровно то же чувство, что и с отцом Валентином. Видя эту девушку, я готов воспарить над землей, во мне распухает уверенность, что рядом с ней ничего плохого больше не случится, и мир вернется на привычно стабильную и нерушимую ось.

Это странное чувство. Когда я был обычным человеком, я не ощущал ничего подобного. Нормальный человек не должен чувствовать чего-то подобного.

Но я не нормальный человек.

Мне

кажется, это шанс разобраться с моим проклятием и если не установить с ним перемирие, то хотя бы узнать невыгодные правила совместной жизни. Эта уверенность тем больше крепнет, чем я смотрю через стекло на эту девушку.

Обуваюсь, заматываюсь в куртку, выхожу из сторожки, иду к ней.

Она стоит, потягивая сигарету, смотрит на надгробие равнодушно.

– Здравствуйте. Не пугайтесь, я сторож этого кладбища.

Она смотрит на меня искоса, фиксирует на периферии зрения. Пожалуй, как лошадь – видит вас, но не поворачивает морды.

Честно говоря, пока я топал до этой могилы, я не придумал более лучшего начала разговора.

– Я не пугаюсь, – говорит она, не оборачиваясь. – Здравствуйте.

Вблизи я вижу ее высокие скулы, зефирные губы и прямой нос. У нее растрепаны волосы над ушами, а горло стянуто воротом черной водолазки, что подчеркивает ее длинную шею. Она не красотка, но ее красота в том, что все в ней подогнано идеально: каждый квадратный сантиметр ее лица будто делался не слепой природой, но вытачивался силой, которая точно знала, что хочет увидеть в конце: нечто гармоничное, не требующее доработки и свободное от сравнений.

– Буквально вчера хоронили покойного. Я решил подойти, поинтересоваться, кто вы.

Она кивает – разрезает воздух своей короткой челкой. И молчит.

– Знали его?

– Охраняла его.

Та-ак.

– Были его телохранительницей? Или такого слова не существует в женском роде и…

– Охраняла его в тюрьме, – перебивает она. – Я работаю в тюрьме, в Архангельске. Дежурю по коридору.

При этом она не все еще не бросает ни одного взгляда на меня. Будто с банковским терминалом болтаю.

– Тогда вдвойне странно, что вы решили прийти на его могилу.

– Хочу убедиться, что он умер, – флегматично заявляет девушка. Примерно с таким же равнодушием GPS-навигатор указывает вам маршрут.

«Хочу убедиться, что он умер». Ого.

– Он вам сделал что-то плохое?

– Мне? – ее черные брови-лезвия приподнимаются. – Нет, он другим сделал много плохого.

Девушка приподнимает ногу, впечатывает толстую подошву байкерского ботинка в оградку перед могилой, стирает грязь с подошвы, водя ею вверх-вниз. Она делает это бесцеремонно, явно показывая свое презрение к покойнику.

Все, что есть у мертвого, это его гроб, в котором он

лежит, законная земля над ним и ограда вокруг его места погребения. И сейчас это стирание грязи об ограду его могилы выглядело надругательством: примерно таким же, как если бы она кинула выкуренную сигарету прямо на его могилу.

– Анна, – представляется она, впервые глядя на меня. Ее взгляд изучающий. – Можно просто Аня.

А потом Анна стреляет окурком в могилу Филимонова. Окурок навсегда теряется среди щедрых венков.

– Женя.

Она разглядывает меня, потом говорит:

– Не думала, что в таком возрасте люди могу работать сторожами где-то.

Строго говоря она и сама сторож, но живых душ.

Она осматривает меня без капли смущения. Если она говорит правду, и она действительно работает в тюрьме, то ничего удивительного: значит, она привыкла сканировать взглядом заключенных, давно забыв про стеснение. Взгляд-рентген должен быть ее профессиональной привычкой.

– Обстоятельства вынудили работать здесь. Но я не хочу рассказывать об этом прямо здесь.

Счастье. Счастье! Оно выхлестывается через меня! Эта девушка, Анна, тянет меня к себе невидимым магнитом. Рядом с ней, как и с отцом Валентином, я уверен, что мое проклятие забивается в самые далекие уголки мироздания, где живет все зло.

Это очень необычное чувство. Людям понадобится еще пара тысяч лет чтобы изобрести такие слова и примерно описать мое состояние в эти минуты.

Почему меня так тянет к ней?

– Что же за обстоятельства такие? – холодно спрашивает Анна, не отрывая глаз от могилы.

– Я же говорю, долго рассказывать.

– Я не спешу.

Это ее «я не спешу». Это заинтересованность во мне или просто попытка убить время?

Делаю еще один маневр уклонения:

– Как-то не очень хочется говорить об этом, стоя над могилой зека.

– Да по фиг на него, – безразличным голосом говорит моя новая знакомая, еще раз утяжеляя меня свои взглядом.

Затем она вальяжно пинает оградку могилы.

Во мне все кипит. Душа рвется на бесконечную свободу. Мне хорошо и тепло с этой Аней, хотя я только взглядом ее коснулся, а она вообще два раза глазами меня прострелила.

– Давайте хотя бы не здесь. Пройдем в мою сторожку…

– Впервые меня на кладбище склеить пытаются.

Я слегка растерян таким ответом: наглым и невпопад.

Есть такой тип дождей, когда они начинаются резко, без разражающейся капели. Этот дождь был именно такой. Просто полило, будто облака забыли про свое расписание и теперь пытаются вылить все точно графику.

– Ладно, идем, – кивает она. – С вас кофе.

Кофе где-то был.

– Прошу за мной!

Мы тащимся в сторожку.