Не будь дурой, детка!
Шрифт:
Тетя Ануш поджимала тогда губы, складывала руки на груди и, покачивая головой, протяжно говорила:
— И как ты замуж пойдешь? Ты же всем только приказываешь! Женщина умной должна быть! Когда женщина приказывает — она уже глупая. Такую замуж зачем брать? А вот когда женщина на мужчину только посмотрела, а тот уже бежит выполнять, вот это ум! У нас Марине утром не успеет стол накрыть, а Гогенчик уже все сделал.
— Это как? — хмыкнув, интересовалась Горянова.
— А это он ночью по ее храпу догадался, что ей надо! Ииии! Ладно, иди руки мой, я уже все приготовила.
И Даринка послушно и счастливо шла к столу.
— Ты завтра снова
— Нет! Завтра не получится! Завтра материалы для перекрытий привезут, нужно будет проверить.
— Вай! Они скучать будут! Хоть позвони!
— Угу! — соглашалась Даринка, уплетая что — нибудь вкусненькое, и потом правда звонила, но не домой, а Ольке, называя её никак не иначе, как «мать моя» или, когда та не отзывалась, папе на сотовый.
Горянова не сообщала тете Ануш о сложностях в семье, та все равно бы не поняла. Потому что в армянских семьях всех детей любят априори, искренне и на разрыв. И непонятно будет женщине, которая детям в Англию звонит, как в химчистку, и разговаривает с ними, словно сидит за столом, неспешно, обстоятельно, что может быть все по — другому…
Иногда вечерами заходил Левончик. Стоял робко в дверях, в квартиру не проходил. Зачем приходил, не понятно, но тетушка Ануш все равно посмеивалась.
— Левончик у себя там дверей понаставлял… Приходил хвалиться…
Но Даринке творческие метания несостоявшегося дизайнера интересовали мало, и тактичная армянка замолкала, чтобы минут через пять снова поднять нетривиальный вопрос:
— У тебя точно нет армян в родстве? — осторожно спрашивала она. — Ты черненькая… И глазки у тебя большие…
— Нет! — Даринка пыталась прервать все инсинуации на корню. — У меня бабушка с примесью бурятской крови, а остальные русские.
— Вай! — огорченно всплескивала тогда руками тетушка Ануш. — А я уже вчера тебе такого мальчика присмотрела. Сын тети Шушан. Неужели нет? Вот чувствую! Есть в тебе наша кровь! Ой, есть! Армяне — самая древняя нация! Мы еще в Карфагене жили! Может, там наша кровь и твоим перепала… Вот! Ты же работящая! Серьезная! Порядочная! Самая настоящая армянка! Громкая, правда, но так ведь это до поры до времени…
И так далее, и так далее. Ежедневные размышления тетушки Ануш на тему взаимоотношения полов обычно прерывались звонком.
— Привет, далекая!
— Добрый вечер, Роман Владимирович!
— Опять слушаешь лекцию о тенденциях гендерного общения?
— Угу! Тетя Ануш нашла во мне армянскую кровь и сватает меня красивому армянскому сыну тети Шушан.
Савелов на том конце смеялся:
— Вчера она сватала тебя сыну тети Каринэ, если не ошибаюсь…
— Не ошибаешься, но утром она поняла, что тот еще маленький, а вот этот в самый раз…
Савелов на том конце снова весело смеялся.
— Гляжу, хорошо там у тебя…
— Хорошо! — соглашалась Горянова совершенно искренне.
Глава 4
Был ранний июнь. Страну трясло от преддверия ЧМ, а в Воронеже даже разместилась команда Марокко, и ее колоритные болельщики уже толпились по утрам на остановках вместе с остальным воронежским народом, пугая местных необъятными одеяниями, похожими на древнеримскую тогу, и многочисленными мужскими украшениями. Горячая пора у Горяновой схлынула: коммуникации были проведены, основной каркас здания установлен, перекрытия проверены, остов
— Спать иди, ачхик*! — возмущалась тетя Ануш.
— Сейчас, только циферки все приведу в божеский вид, чтобы читать было понятно.
— Вай! Самвел Тимурович в любом виде цифры прочитает! Он армянин!
— Да! Армяне вообще все гении, талан на таланте! — не отрываясь от работы, соглашалась Горянова, зная, что тетушку Ануш все равно не переспоришь, а поэтому старалась быстрее стучать пальчиками по клаве, чтобы в скорый срок все закончить.
Завершила все к часу ночи, распечатала, довольная собой и жизнью вообще, и побежала поспать часика два — три: вылет предполагался ранним. В пять тридцать утра Горянова, презрев свое неприятие маленьких самолетиков, уже была в аэропорту, сияя простой незамысловатой красотой, облаченной, правда, в новенькие джинсы от Томми Хилфигера и шикарную летнюю шелковую блузку от Алены Ахмадулиной — единственное ее приобретение за эти вполне денежные полгода. Деньги у Горяновой скопились немалые, потому как время тратить их не находилось. Да и желания особого не наблюдалось. А самой большой суммой, снятой в январе с зарплатного счета, оказался тот самый пресловутый долг Савелову, срощенный с деньгами, пошедшими на покупку горячего новогоднего тура. Ну не могла Горянова принимать такие подарки…
— Да я теперь богачка, — невесело тогда усмехнулась Даринка, — разглядывая в телефоне немалый остаток после выплат Роману Владимировичу.
Он тогда сразу перезвонил и ехидно, как только мог, заметил:
— Горянова, то, что ты дура бескорыстная, не знал, но подозревал всегда…
— Какие — то претензии, Роман Владимирович? — Даринку неприятно кольнул язвительный тон Савелова.
— Неееет! — выдохнул он. — Кто ж в здравом уме от денег — то откажется?
— Вот и хорошо! Вот и не отказывайтесь! — обиду было ничем не скрыть.
— Ты бы еще себе проценты за использование начислила, — процедил начальник, — так вообще было бы круто!
Даринка расстроенно засопела в трубку.
— Горянова, — немного смягчил тон Савелов, — ты нормальной женщиной не хочешь побыть? Так, чисто для разнообразия? Или ты подарки только от юродивых принимаешь? У остальных не комильфо?
— Мы с вами не в тех отношениях, Роман Владимирович, чтобы такие дорогие подарки принимать, а в остальном — чем точнее расчет, тем крепче дружба!
Савелов на том конце помолчал, а потом уточнил зло:
— Так вот оно что! Дружба! Это ты, Горянова, мне, как мужчине от ворот поворот сейчас дала? А? Молчишь? Ну, так хочу тебе сообщить, милая, что я к тебе в лавзону не напрашивался, и в любовники не набивался. Я, Горянова, еще не сошел с ума, предлагая тебе свое старперское обаяние за копейки!
Даринка возмутилась:
— Вы не старпер, Роман Владимирович! Вы очень даже…
— Да? Вот спасибо! Вот успокоила! А то я по утрам в зеркало не смотрюсь!