Не буди лихо
Шрифт:
— Оставьте, господин Орлов. Вы же не глупый человек и прекрасно понимаете, что ради удовлетворения моих мстительных поползновений, в которых вы, судя по всему, пытаетесь меня обвинить, никто из этих людей, — Чемесов ткнул пальцем в уставленный самыми высокими подписями листок ордера на обыск, — не стал бы вылезать из теплой постели. А посему…
— А посему я хотел бы все-таки узнать, в связи с чем все это происходит?
Чемесов устало помассировал левый висок.
— Хорошо. Тяжело ранен Олег Иевлев, следователь, который…
— И это дает вам право заключить, что в этом повинен кто-то из нас?
— Есть и еще кое-какие факты, сударь, которые у меня нет ни желания, ни права обсуждать с вами.
В
— Прошу вас, Игорь Викентьевич, вернитесь в гостиную. Сейчас нет времени на никому не нужное выяснение отношений.
Орлов высокомерно вскинул голову, развернулся и вышел.
— Что, дядя Женя?
— У Коноплевой нашли спрятанные за поленницей совершенно новое светлое пальто и шапку-пирожок из бобра. Парилина уже взяли под стражу. Что с ним делать дальше?
— Посмотрим.
— Не слышу энтузиазма в твоем голосе, Ванюша.
— Что-то мешает мне поверить в его вину. Уж больно все просто и, главное, глупо. А наш голубчик совсем не прост и уж точно не глуп. Если уж избавляться от улик, то не таким же идиотским способом!
— М-да…
— Для меня в этой находке очевидно лишь одно — злодей тут. Мы видим его, быть может, даже ежедневно. И он, в свою очередь, знает о каждом нашем шаге. И будь я проклят, если не вычислю его. Осталось совсем немного. Я чувствую это. Ладно, пойдем пока что к Коноплевой.
Иван подхватил пальто и поспешно вышел. Кошкарев последовал за ним. Все еще увлеченные разговором они не заметили, что за тяжелыми бархатными портьерами, скрывавшими вход в только что покинутую ими комнату, притаился человек…
* * *
Когда Чемесов вошел в ярко освещенный особняк вдовствующей генеральши, все его обитатели тоже сидели в гостиной. Марья Ивановна за праведным гневом явно прятала испуг. Татьяна Аркадьевна плакала, прижимая к глазам платочек. Сам Парилин выглядел абсолютно растерянным, всклокоченным, ошарашенным, и Иван подумал, что все это кажется очень естественным и правдивым.
— Господин Чемесов! — он попытался подняться с дивана, на котором сидел, но два дюжих полицейских, стоявших по бокам от него, помешали этому, почти синхронно положив руки на его плечи. — Господин Чемесов! Это какое-то нелепое, совершенно дикое недоразумение! Эти вещи, которые мне предъявили — не мои! Таня вам скажет то же самое.
— Боюсь, этого будет недостаточно. Я должен провести детальную проверку, а пока… Поймите меня правильно, я вынужден арестовать вас, Илья Аркадьевич.
Чемесов кивнул тем двоим, что охраняли Парилина. Они ловко подхватили обмякшего мужчину под руки и вывели прочь, туда, где его уже ждала полицейская карета. Чемесов двинулся следом. Он не хотел допрашивать Парилина в присутствии его семьи. Однако успел дойти только до порога — Татьяна Аркадьевна, внезапно вскочив на ноги, окликнула его.
— Иван Димитриевич, я должна вам сообщить нечто важное.
— Таня! — испуганно вскричала генеральша.
— Если это будет необходимо для спасения Ильи, я расскажу все, мадам. И потом, мне кажется, в любом случае это давно следовало сделать.
— В том случае, если вы хотите дать официальные показания, Татьяна Аркадьевна, вам лучше проехать со мной в управление.
— Я готова. А брат… Он тоже будет там?
— Да. По крайней мере, пока я его не допрошу…
Девушка прикусила губу, кивнула и решительно пошла вслед за Чемесовым в прихожую. Он помог ей одеться и проводил до экипажа. Дорогой они молчали. Лишь в кабинете, когда дежурный стенографист уже занял свое место в углу за специальным столиком, Татьяна Аркадьевна, комкая в руках уже совершенно мокрый платочек, заговорила.
— Я глубоко убеждена, что случившееся с нами как-то связано с убийством графа Василия Орлова.
Чемесов вздрогнул от неожиданности.
— Почему вы так считаете, Татьяна Аркадьевна. Ведь, если я правильно
Девушка подняла на сыщика полные слез глаза.
— Мы были в Москве. А вот Рязани как раз и в глаза не видели никогда в жизни. Это так называемая ложь во благо. Так называла ее Марья Ивановна.
— Но зачем? — Иван удивлялся все больше.
— С этим связана очень важная для нее тайна. Вы можете обещать мне, что без особой на то необходимости она не получит огласки?
— Да, — твердо произнес Чемесов, а потом кивнул стенографисту и, дождавшись, чтобы он вышел, вновь перевел взгляд на девушку.
— Дело в том, что я незаконнорожденная дочь Марьи Ивановны Коноплевой. Я родилась, когда еще был жив сам генерал, а поскольку он был уже достаточно стар, чтобы не сомневаться — не он отец ребенка, то заставил жену избавиться от позорившего его имя приплода. Мама, — ошарашенный Чемесов заметил, что это слово далось девушке с трудом, — говорила, что рыдала, умоляла, как могла, потому что очень хотела ребенка, а пожилой и больной муж был не в состоянии дать ей его, но генерал остался неумолим. Меня передали на воспитание моему настоящему отцу. Он был вдовец и уже имел сына. Папа был добрым, хорошим человеком, и мы с Ильей были счастливы… — Таня всхлипнула.
Чемесов встал, подошел к окну, где на подоконнике стоял графин с водой и стаканы, налил один почти до краев и молча подал его девушке.
— Спасибо, — поблагодарила она, отпила глоток и, уже не выпуская стакан из рук, продолжила. — Все изменилось, когда год назад папа умер. Мы никогда не были хорошо обеспеченными людьми, но отец, тем не менее, сумел дать неплохое образование и мне, и особенно брату. Илья был хорошо устроен с работой, поэтому со смертью папы финансовых сложностей у нас не возникло, но появилась другая проблема. То есть Илья считал это проблемой. Дело в том, что служба его, — а он дипломатический курьер — связана с постоянными и длительными отлучками. Он боялся оставить меня одну и решил, что пора моей матери наконец-то позаботиться обо мне. Его желание укрепилось, когда, наведя справки, он узнал, что она овдовела. Сначала Илья написал ей. Потом какое-то время ходил к ней в дом на переговоры, — девушка кривовато и как-то жалко улыбнулась, и Иван испытал острое желание как-то поддержать ее, сказать что-то доброе, но не нашелся и поэтому просто ободряюще сжал ее руку.
— Быть может, эти подробности не так уж и нужны?..
— Нужны, Иван Димитриевич. И сейчас вы поймете почему. После одного из этих своих походов Илья вернулся домой поздно, какой-то подавленный, растерянный. Я попыталась узнать, в чем дело, но он лишь отмахнулся от моих расспросов. Только некоторое время спустя он признался, что в тот вечер стал невольным свидетелем убийства. Сначала он был так потрясен и растерян, что ему, наверно, и в голову не пришло, что нужно обо всем сообщить в полицию. Потом, когда уже пришел в себя, то решил, что время упущено, и теперь вполне вероятно именно на него падут подозрения в этом преступлении. А когда от моей мамы узнал, что убитый был скверным человеком и вполне заслужил такой бесславный конец, и вовсе пришел к выводу, что не имеет морального права доносить на того, кто, в общем-то, совершил благое дело. Илья считал, что убийца не может быть наказан судом человеческим, а только божьим. Только наедине со своей совестью он должен решить для себя, как ему жить с грузом такого страшного преступления дальше. Не смейтесь, пожалуйста, но таков уж у меня брат. В общем, сколько я его ни уговаривала, он наотрез отказался идти к властям, зато тайком от меня начал писать анонимные письма. Я случайно увидела одно из них. Илья объяснился — дескать, хотел подтолкнуть того человека к признанию, вот и угрожал разоблачением. Это не был шантаж, потому, что он ничего не требовал, просто напоминал, что о совершенном преступлении известно и другому лицу… Как вы, наверно, уже поняли, он видел, как убили графа Василия Орлова, и главное — узнал убийцу.