(Не) чужой ребёнок
Шрифт:
Сколько лет мы в разводе? Даже не вспомнила бы, если бы не Ванин возраст как отправная точка. Какие к чёрту родственники? Да я давно забыла, кто он такой! Что это за угрозы? По какому праву?
Мерзавец! Вон же у него в руках моя личная карточка. Наверняка уже увидел, что у меня есть ребёнок и его дату рождения. Идиотом Павел никогда не был, должен был сложить дважды два и понять, что это – его сын. И он смеет угрожать мне вместо каких-то извинений, или что там принято говорить недоотцам, свалившимся с неба спустя много лет после рождения
Если мерзавец будет настаивать на моём увольнении, я пойду к Львовскому! Главврач наверняка за меня заступится! Пусть этот напыщенный индюк сам валит на все четыре стороны!
Стискиваю зубы и выдавливаю из себя:
– А мы были женаты? Я этого уже и не помню.
Придурок! Вычеркнул нас из жизни, развлекался где-то столько лет, а теперь ещё имеет наглость вякать что-то про родственные связи! Лучше бы поинтересовался ребёнком и его здоровьем!
Не о чем нам с ним говорить! Общение – исключительно по работе.
– Будут ещё распоряжения? Или я могу идти? У меня операция через пятнадцать минут.
Лицо Павла по-прежнему остаётся каменным. Но глаза меняются. Он разглядывает меня как товар на рынке. Ненавижу такие взгляды!
– Иди…
Выскакиваю из кабинета, будто за мною гонится привидение. Вот же козёл – взбесил меня перед операцией и сбил весь настрой. Теперь попробуй успокойся…
Иду по больничному коридору, пытаясь вернуться к рабочему настроению. Заглядываю в ординаторскую. Ванюша рисует, высунув от усердия язык.
Как же он похож на своего папашу!
Теперь перспектива их встречи обретает совсем иной смысл… Хотелось бы, конечно, при ней присутствовать. Мало ли, что выкинет этот ненормальный! Но тут уж как бог на душу положит.
– Котёнок, я на операцию. Ты помнишь? В коридор не выходить. Если проголодаешься, яблочко и бутерброд возьми в сумке.
– Да, я всё знаю. Я не маленький!
– Хорошо, мой большой, я сейчас ещё чай тебе сделаю и пойду работать. Ты подожди немного, пока остынет. Хорошо?
– Мамочка, я всё знаю, – Ваня тянется ко мне ручками, чтобы обнять и чмокнуть в щёку. Он – очень ласковый ребёнок. Напрасно говорят, что только девочки любят ластиться к маме. Мой мальчишка наверняка любой из них даст фору. Может, он такой потому, что растёт без чурбана-отца и не знает, какими бесчувственными и бездушными могут быть мужчины?
Глава 13
Павел
Встреча с бывшей вызывает у меня неожиданную реакцию. В голове возникают цветные картинки из давно забытого прошлого.
Забавная симпатичная девчонка, склонившаяся в читальном зале над толстенным талмудом. Она старательно водит пальчиком по тексту и беззвучно шевелит губами. Вокруг – десятки других студенток, но залипаю я именно на ней.
Ночь. Полнолуние. Луна рябой полоской отражается в море.
– Смотри, вода светится, – шепчет девчонка, размахивая руками под водой.
Она
В смешных тапках, больше похожих на плюшевые игрушки, Лиза вытирает пыль с люстры в нашей квартире. Оступается, стул под ней шатается, девчонка визжит. Успеваю подхватить её на руки и спасти от неудачного приземления.
В каком году это было – вспомнить не могу. Когда-то давно. В том прошлом, которое теперь покрыто плотным смогом забвения. Будто и не было ничего. Война уничтожила в моей в памяти участок, отвечающий за воспоминания.
Но сейчас картинки не просто мельтешат перед глазами – они меня неожиданно волнуют. В груди становится больно. А я ведь уже забыл, когда что-то чувствовал…
Моя душа угасала постепенно. Долго корчилась в агонии, кричала и отчаянно царапалась, разрывая в клочья внутренности. И окончательно умерла в тот страшный день, когда мне пришлось паковать в чёрные пакеты десятки искалеченных тел женщин и детей. Хотел оградить от ужаса впечатлительных коллег, думая, что моя бронированная психика способна это выдержать…
Но она не справилась. Душа выгорела дотла. С тех пор по ночам вместо красочных видений из далёкой довоенной жизни раз за разом крутится один и тот же чёрно-белый видеоролик – мой самый страшный кошмар.
Я превратился в бездушного робота… С истерзанной и выжженной душой. Без прошлого, без ярких красок и воспоминаний. Вера называет меня “бессердечной скотиной”. И, наверное, она права. Где нет души, там и для сердца места не предусмотрено.
Чтобы встряхнуться, отправляюсь в палаты к прооперированным на днях пациентам. Ничто не лечит лучше, чем работа и осознание, что я помогаю людям, а иногда даже спасаю их жизни. Я навсегда обречён искупать вину перед теми, кого не смог спасти.
Следует отдать должное Миле – в отделении везде полный порядок. Недаром Львовский её хвалил. В коридорах – тишина, истории болезни заполнены и лежат на посту, вся документация ведётся как в аптеке. Справиться с бардаком, оказывается, вовсе не трудно, если есть желание и добросовестные подчинённые.
Обойдя палаты, заглядываю в ординаторскую. Пульс сразу учащается. Сколько раз замечал, что стоит мысленно чем-то похвалиться, как тут же происходит какая-то лажа.
В помещении, предназначенном исключительно для врачей, обнаруживаю мальчика. Первой в глаза бросается белобрысая макушка, затем перевожу взгляд на стол, где разложены какие-то бумаги, ручки, карандаши. И всё это в непосредственной близости от стопки с историями болезни! А если ребёнок от скуки решит порисовать на них?
Что за детский сад в моём отделении? Сколько можно объяснять подчинённым, что детям и посторонним в больнице не место? Нет, эти люди непробиваемы. Мало их Грымза терроризировала! Иначе с ними нельзя, не понимают они по-хорошему.