Не доставайся никому!
Шрифт:
Тот обошел его взглядом, как пустой ящик почтовый, молча разделся, сунул шапку в рукав, повесил пуховик на гвоздь, снял ботинки, напялил старые тапки, они у него от тюремной жизни остались. Осторожно отодвинул с дороги Андрея, прошел по ковровой дорожке в комнату, сел на диван. Сидел какое-то время молча, тупо глядя перед собой, а потом вдруг спрашивает:
– Ты поел?
– Да.
– Что поел?
– Яйца сварил, колбасу доел, чай пил с булкой, тоже…
– Что тоже?
– Тоже доел.
На его щеках вспыхнули два
– Еще есть хочешь? – спросил Аристов и только тогда поднял на Андрюшку глаза, но смотрел без укора, с заботой даже. – Там в пакете у двери продукты, разбери. Пожуй че-нить.
Даже если бы и голоден был Андрюха, аппетит утратил бы тут же, настолько непривычно было видеть своего друга и покровителя в таком состоянии. Не то что он бывал прежде болтлив, но чтобы так вот неразговорчив…
Этого прежде за ним не водилось.
– Что-то случилось, дядь Петь?
Андрюшка вернулся из коридорчика с пакетом, в котором лежали банки со шпротами, буханка черного хлеба, пачка сливочного масла, упаковка пряников шоколадных и батон докторской колбасы. Присел рядом с Аристовым на диване, вздохнул.
– А я только что чайник вскипятил. Может, попьем чайку с пряниками шоколадными?
– Ты попей, Андрюшка, попей, и вот еще что, – Аристов повернулся к нему, потрепал по макушке, глянул в глаза, как приговор прочел. – Собирайся потом и домой марш.
– Как домой?! – оторопел Андрей. – Почему домой?!
– Так надо, – тихо и властно приказал Аристов и снова сел на диван, к нему боком. – Выпей чаю, поешь, с собой возьми че-нить и дуй домой… Так надо, понял!
– А как же то, что мы с вами сегодня замутили?
Пацан так обиделся, что побоялся разреветься тут же, прямо сейчас, как девчонка последняя, как сопливый нытик. И будет тереть сопли и слезы рукавом и всхлипывать. Стыдоба! Поэтому, собрав в кулак все имеющееся у него мужество, Андрюха сдержался и срывающимся голосом спросил:
– А как же то дело, дядь Петь? Бросить его, да?
– Забудь, – снова очень тихо, но внушительно обронил Аристов. – Про все забудь и дуй домой. И сюда больше… Сюда, пока не позову, не ходи.
– Помешал я, да?! – Слезы все же брызнули из глаз, злые, со свирепым напором, и он начал орать, бегая по тесной комнатушке и собирая свои нехитрые пожитки: – Помешал! Я всем мешаю! Всем!!! Сначала родичам, они давно меня на бутылку променяли, теперь вам!!! Что там, а? Что я пропустил?! Да пошли вы все, скоты!
Он сунулся в дверь, но громадная, тяжелая пятерня вцепилась в полу куртки и немедленно отбросила его обратно. Андрюшка пролетел полметра, споткнулся и припечатал спиной шкаф, разгораживающий комнату. Стало только хуже. К злой обиде на всех взрослых,
– Ты чего, а? Ну чего разошелся, Андрюшка? – Аристов заходил по тесной конуре туда-обратно, руки за спиной. – Чего вопишь? Дома тебе надо побыть, понял? А по тому делу, что вчера мы с тобой мусолили, не суй носа больше никуда, понял?
– Но почему? Почему забыть? Я такое узнал!
Он закрыл голову руками, будто боялся, что Аристов его бить начнет, и выглядывал из-под локтей, как из убежища. Знал, что дядя Петя терпеть не может, когда он вот так садится, и все равно сидел. Чтобы позлить его, что ли?
Но тот сегодня не стал ворчать, не поучал его избавляться от дурацких привычек, мол, здесь его никто не обидит и бояться ему нечего и закрывать голову не от кого, а сел неожиданно с ним рядом точно в такой же позе: подтянув коленки к подбородку и закрыв голову руками.
– Я тебе что сказал, пацан? – спросил Аристов после длинной паузы, нарушаемой лишь их тяжелым дыханием. – Я сказал, забудь, так?
– Так, а почему?
– По кочану! Потому что… – Петр Иванович осекся, снова вздохнул, рукой достал Андрюшину голову, притянул ее и прижал через мгновение к своему плечу. – Потому что узнала она меня, малый!
– Кто?! Кто узнал? – ничего не понял Андрюшка, но жалость к этому суровому надежному мужику громадным воздушным шаром забила все внутри, не давая ни дышать, ни шевелиться. – Дядь Петь, что стряслось-то?!
– Потом… – тот снял руку с его головы, ухватил за воротник куртки и потянул с пола. – Ступай домой, и сюда пока ни ногой. Обещаешь?
– Ну…
– Не нукай, а обещай! Ради нашей с тобой дружбы, пацан, обещай мне, ну! – Аристов поднял на него стылые, как февральские полыньи глаза, полные самых настоящих слез. – Обещай мне, малец, что с тобой ничего не случится, пока меня… Обещаешь?
– Обещаю, – соврал Андрюшка, скрестив в карманах куртки два пальца.
– И еще… – Аристов начал подниматься по шкафу, с трудом выпрямляя артритные колени. – Еще… Предупреди Алису. Скажи ей… Нет, ничего не говори. Просто, если со мной, если я… пускай уезжает куда-нить подальше.
– А я??? А как же я???
Андрюха сорвался с места, кинулся к пожилому дядьке, за неделю ставшему ему родным отцом, дядькой, дедом, всем, кем угодно, но родным. Ухватился за его шею, прижался щекой к толстому свитеру грубой вязки и снова разревелся.
– А как же я, дядь Петь?! Мне куда ехать?! Эти сволочи пьют пятый день, из комиссии приходили, про меня спрашивали. Отправят в детский дом, как я там, дядь Петь?! Ты че, снова, да?!
И вот тут Аристов его оттолкнул. Грубо, зло оторвал от себя, прошипев напоследок что-то гадкое и непристойное. Потом зажмурился, замотал головой, застонал.