Не дразни меня
Шрифт:
– Я тогда совсем уволюсь!
Мать твою, напугала!...
Скидываю одежду, принимаю душ и заваливаюсь на кровать. Под кожей все ещё свербит и жжет, в паху отчетливая пульсация. Нет удовлетворения, и не будет, пока раком ее не поставлю. Так-то имею полное право на первую брачную ночь. От неё точно не убудет.
Зажав пальцами переносицу, делаю три полных вдоха и лезу в телефон в поисках отчета, что предоставили нам наши безопасники и который я так и не нашел время прочесть.
В нем детские фото, краткая информация
Лукаш Лутрин, двадцать четыре года. Неоднократно был замечен в компании с Турчатовой, предположительно их связывали романтические отношения.
Романтические, значит?...
Открываю файл с его фото и вижу смазливого пацана с длинными, собранными в хвост, волосами. В ухе серьга, в руках гитара.
Вот на ком она практиковалась в изучении брендов мужских трусов? Может, и бежать к нему собралась?... Ну, пусть помечтает.
Глава 13
Ярослава
Сгустившиеся за окном сумерки погружают комнату в темноту. Молодой месяц на небе становится ярче, вокруг него загораются звезды - сначала самые крупные, а затем россыпь мелких.
Лежа на кровати на боку с прижатым к уху телефоном, я слушаю монотонный голос мамы.
– Там так хорошо, свежо, птицы поют.... А Маратик на памятнике такой молодой, красивый, - всхлипывает она, - на отца похож.
– Мам, он на тебя же походил?
– Нет-нет!... Взгляд отца и улыбка.
Я не спорю. Если маме так кажется, то пусть так и будет. Мое дело выслушать, поддержать и успокоить ее.
– И цвет волос, - добавляю тихо.
– Я была с ним всего полчаса, такое было распоряжение отца.
– Почему?
– Говорит, это опасно.
– Нет, мам. У Литовских с папой перемирие. Если за последние несколько недель он не нажил новых врагов, то никакой опасности нет.
– И ты им веришь?
– восклицает приглушенно, - Думаешь, они не способны на подлость?! Они убили твоего брата, Яра!
– Я знаю!... Знаю!
– Или ты теперь на их стороне?
– Нет, что ты?!
Мама начинает плакать, я же, слушая её рыдания, растираю рукой центр груди. Там давят горечь и чувство вины.
– Ох, Ясенька! Я знаю, что Марат никогда не любил меня, но....
– Любил, мам!...
– Нет, отец ему всегда ближе был, а я так...
– громко шмыгает носом, - но... как мне его не хватает, дочка! Как я скучаю!...
– Да, мам, я тоже.
На самом деле, Марат и меня никогда не любил. Я для него была кем-то вроде комнатной собачки, путавшейся под ногами. Родственной близости не было, разговоров по душам не помню и убийственной тоски, к своему огромному
Но мама... Мне кажется, она тоже любила Марата больше, чем меня. Наверное, матери сыновей больше любят.
– Никогда их не прощу! Всю жизнь проклинать буду!
– Мам, не надо...
– И ты там осторожнее, дочка. Сиди тихонько в комнате и не выходи, - дает наставления шепотом, - С... этим вообще старайся не пересекаться. Не разговаривай, не смотри ему в глаза - целее будешь!
– Хорошо.
– Сейчас отец немного успокоится и обязательно придумает, как вернуть тебя домой. Держись, дочь!
– Да, мам... да.
Она отключается, я кладу телефон около подушки и зажимаю ладони коленями. Разговор с ней, как отрезвляющая оплеуха. Я стала забывать, что имею дело с преступником и убийцей.
Я слишком расслабилась.
Воспоминания из его запаха, голоса, жара тела и прикосновений придавливают к матрасу и перекрывают дыхание. По коже разбегаются мурашки.
Чёрт!...
Бесовщина какая-то! Мерзкий оборотень!...
Соскочив с кровати, обхожу её, возвращаюсь и встаю у окна. На улице темно, тихо и, наверняка, тепло.
Вынув из шкафа теплый костюм, быстро переодеваюсь и выбегаю из комнаты. По привычке затормозив у комнаты Карины, снова ничего не слышу, и бесшумно спускаюсь вниз.
– Куда собралась?
– спрашивает Иван, выглядывая из кухни с бутербродом в руке.
– В магазин за хлебом. А то кое-кто его весь слопал!
– Кто?
– удивленно хлопает глазами, - Я?!
– Гулять!
– цежу сквозь зубы недоумку.
Напяливаю шапку, куртку и ботинки и, демонстративно хлопнув дверью, выхожу из дома.
На улице действительно тепло и свежо. Спустившись с террасы по ступеням, я останавливаюсь, чтобы набрать полную грудь воздуха. Успокоиться не помогает, поэтому, спрятав ладони в карманы, я медленно бреду вдоль дома до его угла и, помешкав немного, сворачиваю влево, шагая мимо выстроенных в ряд одинаковых гаражей в сторону будки охраны.
С заднего двора доносится лай собак. Волосы на затылке встают дыбом.
Направляясь в обратную от них сторону, я дохожу до небольшой лавки, на которой обычно курят охранники и, усевшись на неё, обнимаю себя руками.
Как я мечтаю выбраться отсюда! Боже мой, если бы кто-нибудь знал, как я хочу сбежать!...
Мама очень наивна, полагая, что отец станет рисковать хрупким миром с Литовскими и нарушать обещания, данные вышестоящим, ради меня. Он чётко дал понять, что ему моя судьба не интересна.
Поежившись, дую в застывшие ладошки и вдруг слышу, как высокие металлические ворота приходят в движение. Медленно откатываясь в сторону, они открывают проезд для двух черных внедорожников.
Ксеноновый свет бьет в глаза и между рёбер. По коже живота проходит нервная вибрация.