НЕ/ДРУГ

Труфанова Татьяна

Она откинула длинную прядь волос и, приобняв поручень, уставилась за окно автобуса. Монотонно мелькали окна многоэтажек, пробегали пластиковые вывески, мимо стелилась однообразная пестренькая бязь московской окраины. Аля сама была закутана в эту бязь, как в кокон; например, вчера она разносила тарелки – не более заметная для посетителей кафе, чем кофейный автомат на барной стойке; каждый день путешествовала через толпы незнакомых людей, равнодушно скользивших по ней взглядами; вот как в этом автобусе. Они думали: еще одна девчонка, не стоит внимания… Никто пока не знал, на что она способна.

Глава 2

Так разгоняешь, возгоняешь надежды, выше, больше, а потом тебе – разом, резко: стоп! Четыре часа спустя она услышала: «Стоп! Снято» – и ее сцена в массовке была закончена.

К статистам подошел администратор – долговязый парень в красных кедах, с модной щетиной, которая росла неровно и не шла ему. Он поблагодарил всех за работу (что там! они дольше ждали начала, чем снимались), стал раздавать бумаги, которые надо подписать, прежде чем получить свои пятьсот рублей. Но ведь Аля не ради этих денег – Аля надеялась, что хоть сегодня ей повезет: заметят, выдернут из массовки, как ананас с морковной грядки, выложат на серебряное блюдо с вензелями… Нет. Черная полоса, которая началась летом, три месяца назад, когда она провалилась на последнем экзамене во ВГИК, эта вязкая полоса продолжалась. Свирская перла против течения, нагло возражала судьбе и всем добрым советчикам, всем умникам, знавшим, как надо: успокойся, поступай в пед, получи нормальную профессию, успокойся! Вернувшись в родной город после провала, она неделю прожила лунатиком, блуждая между диваном и кухней, не видя света, а затем выпросила у деда с бабушкой денег и поехала снова в Москву. Нашла работу и жилье, схватившись за первые предложения (мутноватые, но ей было плевать), и стала ходить по кастингам. В конце прослушивания ей всегда говорили: «Мы вам позвоним». Аля слышала эту фразу уже в сорока вариациях: сказанную впроброс; с теплой улыбкой; с явным, как гонг, обещанием пригласить снова; пустую формулу; фразу холодную, как застывший комок жвачки; и бледную, как оттиск штампа; и смутно сиявшую, как начало рассвета… Не позвонили ни разу.

Этот день с утра прошел в пьянящем, звенящем тумане: Аля все ждала… чего? Что как в старом американском мюзикле, все сделают шаг назад, а она случайно – вперед, и режиссер с усиками Кларка Гейбла восхищенно поднимет круглые брови, и предложит заменить ею примадонну, которая пять минут назад закатила истерику и опять хлопнула дверью, а грузный продюсер пыхнет сигарой и скажет: «Попробуй»… так? Смешно! Туман сдуло отрезвляющим ветром, Аля очнулась. Стоя в конце очереди к парню в кедах, выдававшему статистам деньги, она озиралась вокруг.

Громадный павильон уходил вдаль и его края терялись во мраке. По присыпанному пылью, истоптанному тысячей ног бетонному полу змеились толстые черные провода. Они ныряли в черные и стальные ящики, приборы непонятного назначения, перекрещивались, свивались в петли. Десятки людей проходили, стояли и копошились, подобно прислужникам древнеегипетских жрецов: они делали нечто значительное, может быть, грандиозное, но профанам неведомо – что; Аля хотела бы проникнуть в эту загадку, да ей не было хода в храм. Возле ярко освещенного короба декорации, где недавно была съемка, стояли режиссер, рыжий крепыш с головой-луковкой и хитроватыми раскосыми глазами, и продюсер, белесый, полноватый, нервный мужчина за сорок. Бросив сумку в раскладное кресло, к ним подошла, тяжело впечатывая каблуки в пол, высокая брюнетка. Режиссер и продюсер рядом с ней сразу стали казаться ниже, как шкодники-малыши. Брюнетка заинтриговала Алю. Свирская лишь на секунду увидела ее лицо, теперь та стояла спиной, да и раньше Аля не замечала ее на площадке (наверно, она вошла только что), но почему-то ее хотелось рассмотреть повнимательней. Блестящий шлем волос, нахмуренные брови и яркий взгляд, взгляд хозяйки положения, взгляд живой фигуры на носу корабля, летящего по волнам как стрела, фигуры, чья воля управляет и самим кораблем, и ветром в парусах, и волнами…

Что-то, как соринка в глазу, заставило Свирскую очнуться от этих мыслей. Щуплый мужчина лет тридцати, подойдя к одному из кресел, присел на корточки, собираясь перевязать шнурки, а затем сунул руку в сумку… В сумку, скинутую в кресло брюнеткой!

– Вы что делаете?! – Аля с воплем побежала на него.

Вор вскочил и, развернувшись волчком на месте, дал деру.

Вокруг не сразу поняли, что произошло. Кто-то побежал за вором, но поздно. Хлопнула дверь на другом конце павильона, затем еще раз. Погоня вернулась через несколько

минут – ни с чем. Алю расспрашивали, кто это был – она, конечно же, не знала. Администратор божился, что гад был не из статистов и с ними прокрасться не мог, у него все головы пересчитаны.

– Да что за бардак у вас! Проходной двор! – рявкнула брюнетка.

Аля успела услышать, что это Катерина Жукова, генеральный продюсер картины.

– Слава богу, все на месте, – сказала Жукова, осмотрев содержимое сумки. – Что за хрень: то и дело у меня что-то слямзить пытаются… Медом намазано… Эй! – махнула она рукой Але. – Иди сюда. Ты кто у нас?

Грозное прежде лицо Жуковой от улыбки стало теплым, как летний день. Аля смущенно начала:

– Вообще я актриса…

Она не успела продолжить: у продюсерши зазвонил телефон, «извини» – сказала та Свирской и ответила на звонок.

Пока брюнетка прохаживалась кругами, ведя какой-то загадочный и важный разговор («нет… да… сколько?.. я подумаю…»), Аля стояла на том же месте, боясь сойти, как школьница, вызванная к доске.

– Держи свои пятьсот, – сунул ей в руку деньги небритый администратор. – Молодец! Мне бы таким глазастым быть.

– Почему?

– Ну, ведь не абы чья сумка. Это ж Катерина Великая! Хотя тебе неважно… Жаль, что не я заметил!

Вздохнув, парень в кедах ушел. А Альбина ждала. Она понимала, что просить – невежливо, но возможно, договорив, продюсерша сама предложит: «Ты актриса? Помочь тебе чем?», и тогда…

Минут через семь Катерина Великая закончила разговор, но к ней тут же подошел белесый продюсер и о чем-то забубнил, они отошли дальше, и Жукова смотрела только на него, похоже, совершенно забыв про спасительницу своего достояния. Мимо шагали и шаркали киношники. Двое мужиков в синих комбезах, неся громадную кадку с пальмой, шикнули на Свирскую: «Посторонись!» Кто-то сматывал пыльный кабель. Статисты, получив свое, уже исчезли. А вот и Жукова с белесым скрылись из глаз, завернув за фанерный край декорации. Все.

По аллеям Мосфильма гулял ветер октября, настырный и любопытный. Он залез Але под юбку, отогнул полу короткого пальто, ткнулся холодным носом в смуглую шею, а затем бросил Алю и помчался дальше – шелестеть жухлыми листьями под деревьями. От павильона, где были съемки, до проходной идти было минут шесть: шаг левой, шаг правой – и выйдешь в город, нырнешь в обычную жизнь. Куда Але не хотелось.

Она свернула вбок. Из-за бежевой коробки, выстроенной в семидисятые из унылого кирпича, показалось гордое, крупное здание в помпезном стиле сталинской эпохи. Мимо. Мимо графитти с потеками краски на трансформаторной будке, мимо изумрудного самолетика с мятым фюзеляжем, замершего на треугольнике растрепанного газона («экспонат!» – сообщала табличка). Мимо мужчины, катившего на тележке чучело медведя с воздетой лапой… Мимо фонарного столба с гримасой из бетонных щербинок… Здесь начиналось движение к удивительному миру, где творцы жонглировали реальностями, развертывая перед ахающими зрителями невероятную череду приключений под марши и джазы грохочущего оркестра, – да, таким был замыслен Мосфильм когда-то, девяносто лет назад, когда-то он стартовал, побежал к этой великолепной цели, но увяз, увяз, безнадежно увяз в обыденности. Как Аля увязла. Каждый раз, когда она шла на пробы, ей казалось: вот сейчас сбудется!.. Но ей говорили: «мы позвоним», она выходила за дверь и оказывалась на истертом сером асфальте, на дорожке, неумолимо возвращавшей ее к съемной комнате с выцветшими маками на обоях и к стекляшке кафе, где она разносила тарелки два дня через два.

Аля присела на скамейку.

– Как вы говорите, вас зовут?

– Альбина Свирская.

– Рад встрече, Альбина. Как меня зовут, надеюсь, вы знаете?

Естественно, это же Феллини! Нет, Рязанов времен «Служебного романа». Нет, лучше Кристофер Нолан.

Яично-желтая липа сказала листвой «пфф» у Али над головой.

В реальности режиссеры, если и удостаивали посещением кастинги, не представлялись вовсе. Как и прочие лица. На доступных по объявлениям пробах Аля видела перед собой двух-трех человек (редко больше), которые не называли своих имен и смотрели на Свирскую усталыми флисовыми глазами. Но сгустившийся сейчас перед ней воображаемый режиссер понимал в кино побольше их всех и он, конечно, хотел узнать Алю получше.