(Не) гладь оборотня против шерсти
Шрифт:
Поверить в это было настолько же трудно, насколько и отказаться от мыслей о нём. Но чем больше времени проходило с той лекции, тем острее я ощущал неведомую мне раньше тоску. Её едва ли вызывали влюблённость или влечение, как это бывает у обычных людей. Это скорее больше походило на то, что я чувствовал к Алисе. От осознания, что мне, возможно, не придётся вступать на скользкий путь гомосексуализма, немного отпустило. Я даже позволял себе безобидные фантазии о том, как мы пересекаемся в колледже, обедаем вместе, как невзначай я зову его с нами в лесной домик на полнолуние. От таких фантазий становилось тепло
Однако уже через пару дней мне пришлось встретиться с суровой реальностью. Я должен был вести у экономистов практикум, но перед этим заглянул в буфет, чтобы взять кофе и воду. Здорового темноволосого парня я заприметил издалека и огляделся. Раз этот здесь, то где-то рядом должна быть и моя «принцесса». Чуть повернув голову, я заметил его с двумя пластиковыми стаканами кипятка. Может быть это просто совпадение, но ровно в тот момент, когда я нашёл его, он обернулся на меня, будто почувствовал. На лице его появилось мучительное выражение. Он отвернулся и пошёл к стойке, за которой стоял здоровяк. Я видел, как приятель спрашивает его о чём-то, а тот в ответ качает головой и потирает висок. От их настроя и выражений лиц мне стало беспокойно. Я хотел подойти, но понятия не имел, что сказать в этом случае. Мне оставалось наблюдать, как здоровяк достаёт термос из рюкзака и даёт другу выпить его содержимое. Даже издалека мне удалось уловить знакомый запах. Беспокойство моё достигло предела. Я оставил очередь и спешно направился к ним. Но прежде, чем оказался рядом, парнишка побледнел и, закатив глаза, сполз по стеночке на пол.
Народ вокруг не сразу понял, что кто-то из студентов потерял сознание. Это было мне на руку. Я подбежал и присел рядом с ним. Нащупал пульс, проверил зрачки. Бросил беглый взгляд на здоровяка. Тот в панике набирал номер телефона.
– Что ты ему дал? – спросил я его.
– А? – отозвался он растеряно.
– Что в термосе?! – почти проорал я.
Он пожал плечами и протянул мне крышку с недопитой жидкостью. Я коснулся её кончиком языка и сплюнул. Это был настой аконита.
– Кто дал тебе эту отраву? – прорычал я злобно, чувствуя, как закипает всё внутри. Здоровяк испуганно взглянул на экран своего мобильного.
Часть 3 «Если друг оказался вдруг»
Никита
В детстве, когда меня по ночам одолевала головная боль, я старался не будить дядьку потому, что видел, как он устаёт на заводе. Но он всё равно просыпался.
– Ты чего, Никитка? – спрашивал он и гладил меня по больной голове.
Легче, конечно, не становилось, но я хотя бы переставал бояться. Знал, что не один, что пусть мама и папа не вернутся, но дядь Валера меня не бросит. Я это чувствовал каким-то нечеловеческим чутьем. Мне казалось, что так будет всегда. Каким же наивным дураком я был.
Очнувшись дома в темноте я увидел его фигуру в лунном свете, проникающем с улицы. Дядь Валера стоял ко мне спиной и молчал, но я почему-то чувствовал, что дядька больше не со мной. Это потом уже я увидел ружьё и окончательно пересрал. Но тогда я просто ощутил возникшую между нами пропасть.
«Что происходит? – подумал я в панике. – Он что, узнал, что я влюбился в мужика?»
Но как? Кир не мог меня сдать. Может этот Глеб Власович позвонил и пожаловался? Или я бредил во сне? Впрочем, какая
С другой стороны, а чего я ещё хотел? Он ведь старой закалки мужик, можно сказать советской. И с какой стороны ни посмотри, традиционалист. Мастер на производстве. Да вскройся правда, его ж народ на заводе не поймёт. Хорош племянник – принёс позор на его седую голову.
Но выводы пока что рано делать какие-то. Ну хлопнулся в обморок от перевозбуда на мужика, ну бывают в жизни огорчения. Вообще, мало ли у кого на что встаёт? Кирыч рассказывал, что он до шестнадцати лет дрочил на бабкин старый ковёр на стене, потому что среди психоделических узоров смог разглядеть очертания женских титек. Короче, рано голову пеплом посыпать, надо вначале разобраться.
– Дядь, а ты чего в темноте сидишь? – осторожно спросил я.
Он вздрогнул от неожиданности. Ружьё выпало из рук и стукнуло прикладом о стол-книжку, стоящий у подоконника. У меня, мягко говоря, сжалось очко. Я сильнее натянул накрывавшую меня простыню, как будто она, в случае чего, могла спасти от дроби. Дядька обернулся и вгляделся в моё лицо. Его собственное же в свете луны казалось замученным в край.
– Эх, Никитич, – вздохнул он с горечью. – Что же ты наделал? Я же тебе говорил, выпей лекарство.
Его разочарованный тон мигом всколыхнул чувство вины внутри. Оно же в свою очередь спровоцировало желание защищаться и оправдываться, даже будучи не совсем уверенным, в чём именно меня обвиняют.
– Дядь, да всё не так, – выдерживая псевдо спокойствие, начал я. – Мало ли кто что сказал. Я даже сам ни в чём не уверен. И кстати, вода твоя мне никогда не помогала. Голова так и продолжала болеть, я просто тебя расстраивать не хотел, потому и не говорил ничего.
Дядька, не выпуская ружьё из рук, придвинул стул к дивану и сел напротив. В руке блеснуло что-то, что я вначале принял за нож. Последние остатки смелости покинули меня. Я приготовился молить о пощаде и клясться, что никогда и ни при каких обстоятельствах даже в мыслях ни на одного мужика не взгляну.
– Голова то может и болела, но вот такой херни не было, – дядь Валера поднёс руку к моему лицу, и я понял, что у него там не нож, а зеркало.
Наступил краткий миг облегчения, который длился, пока я не взглянул на своё отражение. Первое, на что я обратил внимание, это глаза: звериные, янтарно-жёлтые с красными и чёрными вкраплениями. Они смотрели на меня и моргали в такт мне. Их окружала короткая густая шерсть, лоснящаяся даже в скудном свете. Я не сразу осознал, что все эти особенности украшали теперь мою физиономию. И именно их имел в виду дядька, когда говорил о «такой херне». В довершение всего голову венчали острые вытянутые уши. Ещё не собачьи, но уже и не человечьи.
Я вскочил с места и побежал к большому зеркалу на шифоньере. Оглядел себя всего в потёмках и понял, почему дядька решил оставить свет выключенным. Моё тело изменилось – превратилось в уродливое смешение человеческих животных признаков. Лицо вытянулось, на коже то тут, то там клочьями торчала шерсть. Неподготовленное к таким выкрутасам эволюции сознание сразу стало искать возможное оправдание всему этому звездецу.
– Я что, с ума схожу, дядь? – спросил я, в отчаянии повернувшись к нему.