Не измени себе

Першин Алексей Николаевич

…Трудно было с жильем, очень трудно, потому и не хотелось говорить об этом с Вальцовым.

Простились они тепло, по-дружески.

— Линейки, надеюсь, одолеем?—подмигнул Валь­цов, не отпуская руки Бориса.

— Если б только в них была закавыка, — позволил се­бе и Борис загадочное выражение.

Думал он в это время о себе, о Жене Пуховой, о Пашке…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ЖЕНЯ

1

Табельщица цеха Люба подошла перед концом смены к Борису и передала клочок бумаги с записанным на нем номером телефона.

— Просили позвонить.

Дроздов рассеянно сунул бумажку в карман спецовки. Не дождавшись ответного слова, с ласковой заинтере­сованностью Люба спросила:

— Это кто же… Виктор Семеныч?

Круглое личико Любы выражало откровенное любо-

пытство. Борис ей понравился сразу, еще с их первой встречи, на Москве-реке. Недаром она сама вызвалась узн[ать на заводе о месте для Бориса. Но встреча их тогда нe состоялась, у Любы заболела мать, и она не пришла в назначенное время, чем была очень огорчена: встретиться с Борисом она уже больше не надеялась. Какова же была ее радость, когда она увидела Бориса в цехе. Вряд ли Люба смогла бы четко определить для себя, чем он пришелся ей по душе. Вроде и красоты в нем особой нет, а тянуло к нему. Борис казался ей надежным человеком; похож на сыроватый лесной костер, который медленно и туго разгорается, но зато долго и ровно горит. К такому человеку хорошо прислониться…

Есть женщины, способные видеть мужчину не только таким, каков он сейчас, но и таким, каким он может стать.

Такой была и Люба.

— Так кто же Виктор Семенович?

Вопрос Любы не только напомнил о записке, но и том, кто ее написал. Борисом вдруг овладело озорство. Он на­пустил на себя таинственность: выпрямившись, вытащил листок бумаги, прочел написанное и вдруг встревоженно обратился к девушке:

— Люба, ты никому не трепанешь?

Люба, понимая, что идет игра, заговорщицки шепнула:

— Ну, что ты, Борис… Зачем же?

— От наркома машиностроения звонили… — И замолк, уткнувшись в чертежи.

На умненьком розовом личике девушки — понимание и проказливость.

— Даже там помнят о Дроздове.

— А как же иначе. Знай наших.

Люба смеется, Борис мысленно кается, что завел Этот дурацкий разговор о наркоме,— не так уж и простодуш­на девчонка.

— Ладно, Люба. До наркоматов нам с тобой топать да топать…

— И все-таки кто этот Виктор Семеныч? — спрашива­ет Люба уже озабоченно.

— Следователь уголовного розыска.

— Господи! Что у тебя с ним?

— Ровным счетом ничего.

— Ну, пожалуйста, Борька… Может, что-то случи­лось? Что-то надо сделать?

Испуг, ничем

не прикрытая тревога, желание немед­ленно прийти на помощь —все это читается на лице Лю­бы. И первый раз за все время Борис внимательно и пристально всматривается во взволнованную девушку. А ведь она и в самом деле за него беспокоится.

— Да нет, Люба. Все в порядке. Мне лично никто ни­чем не грозит. Просто… Как бы тебе сказать?.. Разыски­вал человека. Попросил помочь… Наверное, хочет что-то сообщить.

— А не врешь?

— Клятвы давать не умею. Поверь простому слову, правду говорю.

На этот раз Люба верит, но из состояния испуга выйти ей не так-то просто.

— Ох, Борис! Затеял ты что-то непонятное, — не от­рывает она глаз от лица Дроздова. — Не влипнуть бы те­бе. С милицией не шутят.

Она уходит; Борис, улыбаясь, некоторое время следит, как с неосознанной грацией плывет-качается ее тонень­кая ладная фигурка. Он любуется Любой, а та, видимо чувствуя взгляд, замедляет шаг, будто давая возможность рассмотреть себя получше.

«Ай да Люба! Жениха тебе пора, милушка»,—думает Борис, не подозревая, что он-то сам и есть желанный че­ловек для этой славной девушки.

Спохватившись, он переключается на записку: что-то нынче скажет Головастов? По пустяку не стал бы беспо­коить. Не раз Борис порывался ему позвонить, но сдер-

живал себя, чтобы не показаться излишне заинтересованным. И вот наконец дождался.

Верстак Борис убирал торопливо.

«Где же телефон найти? От Любы не очень удобно…— А ноги будто помимо его воли несли Бориса к хорошо знакомой отгородке, где помещалась табельщица. — Ес­ли и узнает, что ей за дело?..»

Люба не удивилась, когда он попросил разрешения позвонить. Улыбнувшись ласково, девушка молча кивну­ла на телефон.

Не сразу Борис узнал голос Головастова.

— Я слушаю, слушаю… Никак Дроздов? — вдруг об­радовался следователь.

— Да, это я, Виктор Семеныч. Давно хотел сам зво­нить, да как-то неудобно.

— И зря стеснялся. У меня новости.

— Хорошие или плохие?

— Да как сказать… Это с какой стороны. — Судя по голосу, Виктор Семенович заколебался. — Вы где сей­час?.. Я хочу сказать, сможете заехать ко мне?

— Конечно, смогу. Через тридцать — сорок минут буду.

— Вряд ли сумеете так быстро… Но все равно жду. Люба не спускала глаз со взволнованного лица Бори­са, и когда, он, поблагодарив ее, пожелал Любе хорошего жениха, девушка опешила и не нашлась что ответить. Да если бы и ответила, Борис вряд ли мог услышать — он чуть ли не бегом устремился к проходной.

Автобус взял приступом, не жалея сил. Пересел на трамвай и вздохнул свободней — в вагоне не было так тесно, как в автобусе. И все-таки Борис любил ездить на автобусах из-за того, что они ходили по более широким и нарядным улицам; а трамвай, будто нарочно, выбирал кривоколенные глухие переулки и все время звонил, пре­дупреждая ротозеев, которые то и дело шарахались от него.