Не измени себе
Шрифт:
— Получила, да. Но теперь ее нет.
Сдерживая себя, я молчал. Я понимал, что говорить с ней необходимо как можно мягче. Иначе непременно выйдет скандал.
Подбирая слова, я заговорил:
— Пойми, со мной ничего не ясно. Нога гниет, не срастается — неизвестно, сколько еще лет я проваляюсь в больнице. Два года, три, четыре — я не знаю. Точно известно одно — государственную стипендию мне все время платить не будут. О том, как мы станем жить дальше, надо подумать сейчас. — Я мельком глянул на супругу,
— А я? — сразу перебила меня жена.
Не выдержав, я сказал резко:
— А ты тратишь в месяц по семьсот, восемьсот рублей. Если бы ты постаралась…
Людмила подалась ко мне с искаженным лицом:
— Нет уж! Старайся сам! Слышишь, сам! А мне надоело!.. И это за все-то? Я себе кофты, несчастной кофты купить не могу…
Я закрыл глаза, тихо попросил:
— Не устраивай сцен. Кофт этих я тебе навез целый шкаф. — И добавил: — Ты сейчас кричишь, а я тебе не верю.
Людмилу буквально затрясло:
— И не надо! Слышишь? Мне давно от тебя ничего не надо! Ни твоих денег, ни тебя самого, ничего! Освободи меня только от всего! Освободи! — И, зарыдав, выбежала из палаты.
Людмила пропала на полтора месяца…
Я с горечью подумал: «Что посеешь, то и пожнешь».
К этому времени в институт положили известного физика-теоретика. Он тоже угодил в тяжелую автокатастрофу. К нему приехал сам министр здравоохранения. Попутно он осмотрел и мою палату. Его сопровождала целая свита, в ее числе находились Зайцев, Колман, Шамшурин, Грекова. В белых халатах, торжественные, все столпились возле моей койки.
Министр ласково тронул меня за плечо, спросил:
— Ну как поживаете?
Не успел я и рта открыть, как Зайцев ответил:
— У него все по плану. Идет восстановительный процесс.
— Это хорошо, — улыбнулся министр. — Отрадно.
— Температура почти нормальная, — теперь уже говорила Грекова. — Ходит пока на костылях.
— Позвольте! — наконец вставил я. — Что значит, пока? По-моему, я на них всю жизнь ходить буду!
Зайцев быстро проговорил:
— Он преувеличивает.
— А действительно, — живо спросил министр, — отчего вам так кажется?
Я пояснил:
— Прошло семь с половиной месяцев со дня катастрофы — никакого результата. Что мне еще может казаться? Поглядите! — Я указал министру на свои свищи. — Гной! Это что, тоже по плану?
Зайцев недовольно сказал:
— У вас непростой случай.
Грекова улыбнулась министру:
— Мы ждем, когда у него закроется остеомиелит. — Мне она укоризненно сказала: — А вы не хотите понять, что при остром воспалении кости нельзя производить никаких хирургических операций. Это во всех учебниках написано! И вам это уже объясняли.
Я спросили:
— А если остеомиелит у меня вообще не прекратится?
— Прекратится, — заверил
Я не отставал:
— Когда?
На сей раз мне никто ничего не ответил.
Министр задал мне вопрос:
— А что бы вы сами хотели?
Я был застигнут врасплох, замялся:
— Не знаю… Хотя бы какой-нибудь консилиум. Пригласить на него специалистов. Ведь есть же хорошие травматологи, Вот в Прибалтике, я слышал, какой-то врач изобрел особый гвоздь. Потом, говорят, существует хирург в Сибири — он тоже работает с аппаратами. Может быть, мне нужен совершенно иной способ лечения, чем этот. Ведь правильно?
— Да как вы можете?! — возмущенно прервал меня Зайцев. — После того, что мы для вас сделали, вы предлагаете нашему институту, у которого в штате двадцать два профессора, пригласить на консилиум каких-то лекарей с периферии! да вот… — Он неожиданно вышел из палаты, быстро вернулся и чуть ли не под самый нос сунул мне какой-то стержень. — Вот ваш гвоздь! Это же только для собак годится, вы поняли? А что касается того врача из Сибири, то в вашем случае его аппарат неприменим! Мы вам поставили другой и считаем его более уместным! Вам ясно? И не вам нас учить!
Под напором Зайцева я несколько оробел, но все же продолжал настаивать:
— И все-таки я прошу собрать такой консилиум. Министр недовольно поморщился в сторону Зайцева, твердо произнес:
— Соберите! Сделайте все, как он просит.
Мне министр сказал:
— А вы, товарищ Буслаев, заранее себя не расстраивайте. Институт этот очень солидный, вас непременно вылечат. А пока вот вам. — Министр достал из кармана какой-то флакон. — Американский антибиотик. Новое средство, недавно стали закупать. Поправляйтесь!
Я взял флакон, министр быстро вышел из палаты, Я не успел даже сказать «спасибо».
Через несколько дней Зайцев действительно собрал консилиум. Однако пригласил он не периферийных, а трех московских профессоров. Я не возражал — тут уж не до жиру, хоть такие изменения в моем положении.
Профессора меня тщательно осмотрели в пришли к выводу: чтобы прекратился остеомиелит, необходимо укоротить кость сантиметра на три.
Совершенно неожиданно для самого себя я спросил:
— А как же тогда прыгать?!
Профессора весело расхохотались. Я сообразил, что, видимо, сморозил глупость, поспешно поправился:
— Я хотел сказать, как я вообще буду ходить?
— Как все люди. Только чуть прихрамывать.
Я уточнил:
— С палочкой?
— Это уж как захотите!
Я озадаченно пробормотал:
— Ну да. Понятно…
Во рту стало сухо. Я не мог поверить в эту дикую реальность, которая обрушилась на меня, — остаться на всю жизнь хромым. Мне, самому прыгучему человеку на свете. Неужели это неизбежно?