Не могу больше
Шрифт:
Рука замерла, не дотянувшись до сахарницы. И задрожала мелко, паралитично…
— Джон. — Голос сорвался и наконец-то приобрел краски, и живость, и обволакивающее тепло. — Прости.
— Иди к черту!
Он взял сахарницу и насыпал в свой бокал четыре полные ложки.
Слова Шерлока заскрежетали в мозгу, как лист ржавого железа, по которому провели таким же ржавым гвоздем: — Нам обоим сейчас тяжело, но это пройдет. Со временем тебя перестанет сюда тянуть. Поверь мне.
Безумие. Это безумие.
— Прекрати! — Джон заорал, краснея лицом и шеей. — Немедленно заткнись и
Он отбросил ложку и быстро поднялся из-за стола с твердым намерением уйти отсюда к чертовой матери, не видеть больше дорогих сердцу вещей, не слышать этого сводящего с ума скрежета, этого тихого голоса, говорящего несусветную чушь и не верящего в то, что сам говорит.
— Джон!
Шерлок вскочил, с грохотом опрокинув стул, и поймал его руку, больно вцепившись в неё ледяными пальцами.
— Джон… — повторил он всё так же тихо. — Пожалуйста…
— Не верю своим ушам — ты научился говорить «пожалуйста», — усмехнулся Джон, останавливаясь и борясь с почти неодолимым желанием растереть эти холодные пальцы, согреть их своим дыханием, вернув им тепло и жизнь.
— Я многому научился, Джон.
— Даже любить?
Джон не понимал, почему вырвался у него этот неуместный вопрос. И не понимал, почему лицо друга превратилось в непроницаемую маску спокойствия и хладнокровия. Он силился разглядеть сквозь эту маску истинные эмоции Шерлока, чтобы понять, почему так плохо, почему так невыносимо тяжело стало находиться рядом с ним сейчас, если без него в тысячу раз тяжелее. Ему казалось, что ещё мгновение, и он всё поймет, разгадает тайну их необъяснимого, глупого поединка.
Но Шерлок отпустил его руку и пожал плечами.
— При чем здесь любовь?
Он снова присел к столу, обхватив остывающую кружку ладонями.
Джон не сводил с него глаз, загипнотизированный простыми действиями: пальцы пошевелились на гладких боках кружки… ладони поднесли её к губам… отросшая прядь медленно упала на лоб… бокал тяжело опустился на поверхность стола… рука взметнулась и отбросила прядь…
— Что происходит, Шерлок? Что, черт возьми, между нами происходит?!
В глазах ледяное недоумение. — Между нами ничего не происходит, Джон. И не может происходить.
========== Глава 17 У меня всё хорошо. А у тебя? ==========
Они не виделись ровно месяц.
Тридцать дней полного безучастия, пустоты, искусно замаскированной под нормальную жизнь нормального человека: работа, семья, планы на будущее.
Стоп.
Никакой пустоты.
Работа, семья, планы на будущее. Горячий завтрак по утрам, чистые носки, свежая рубашка, впитавшая едва уловимый аромат женщины — жена как всегда тесно прильнула, провожая в дверях и кутаясь в теплый халатик, наброшенный на голое тело.
Утренний спонтанный секс — именно то, что нужно. Вечерний предполагает томные ласки, вздохи, страстные поцелуи, слова признаний, а этого Джон вернуть в их жизнь не может.
Не в силах.
Но на рассвете накрыть собой ждущее тело он в состоянии, тем более что потом, когда всё позади,
И в этом нет ничего неправильного в отличие от того сумасшествия, которое сшибло его с ног после внезапного возвращения живого и невредимого Шерлока.
Тридцать дней вполне сносной жизни.
Четырнадцать дней до Рождественской ночи, которую Джон проведет рядом с женой, а Шерлок…
А вот про Шерлока знать Джону не обязательно.
Их последняя встреча вывернула его наизнанку. Он шел по улице, не видя вокруг себя ничего: глаза застилали злые, горячие слезы, и Джон даже не пытался взять себя в руки, чтобы остановить их позорный поток. Он казался самому себе старым, всклокоченным псом, которого брезгливо пнули под хвост, чтоб не юлил, не ластился, не надоедал своей преданностью и слепой, безграничной верой.
Господи, как, наверное, унизительно глупо выглядел он в его глазах! Примчался, как идиот, на первый же мелодичный свист. Всё, хватит! Самое главное, всё у него в порядке: живет припеваючи на Бейкер-стрит, отдыхая от собственной смерти и продавливая костями диван. Во всяком случае, ни одного громкого скандала пока не вызвал.
Права была Мэри… Сейчас Джону было не важно осознание того, в чем его жена оказалась столь проницательна месяц назад: их ссоры и размолвки остались давно (месяц иногда вполне спокойно может растянуться на тысячелетие) позади, выяснения отношений и поиски истины — тоже, совместная жизнь вновь стала прежней… Ну, хорошо, не совсем прежней: меньше тепла, меньше откровенности, меньше страсти. Память стерла детали, но хранила отголоски той боли, что обожгла очень сильно, не давая почувствовать себя близкими и счастливыми. Но это лишь вопрос времени.
О времени Джон знал теперь всё.
Часто звонила миссис Хадсон — растерянная и недоумевающая. Плакала и задавала много вопросов, на которые Джон ответа не находил.
Так уж сложилось… Такая уж e меня дорога…
Дайте, бога ради, забыть!
Один раз позвонил Майкрофт — сдержанный и невозмутимый. Интересовался здоровьем, работой и просил каняться миссис Ватсон. Джон холодно поблагодарил.
Лестрейд звонил регулярно: приглашал выпить, намекал на какие-то общие дела с Молли, передавал от неё приветы, которые наверняка выдумывал сам, посмеивался нервно, ненатурально, раздражающе.
Шерлок не позвонил ни разу.
Джон думал о нем каждый день. С утра и до ночи навязчивым лейтмотивом звучало в голове имя, которое он решил не произносить никогда. В конце концов, заигравшийся гений ему не пара. Хватит уже, и так еле выжил.
У него есть дом, есть жена, которая сейчас нуждается в поддержке и доброте, как когда-то нуждался он сам. Она плохо спит, по ночам жалобно стонет и прижимается так отчаянно, будто там, в коридорах тяжелого сна, тысячи демонов грызут её душу. Один раз она крикнула «мама!» и зло хохотнула, тяжело повернувшись на бок и притянув к лицу одеяло.