Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)
Шрифт:
– Нури что - просил у него денег?
– А с чего бы Мешади Гара стал совать ему золотой?!
Бабушка кашлянула, будто подавившись дымом.
– Две недели тому назад отец послал целый вьюк продуктов, пробормотала она.
– И деньги послал, а этот паршивец швыряет их, будто сор!
– А все ты!
– сердито бросила мама.
– Ты сына избаловала! Мало того, что отец то и дело деньги шлет, и ты норовишь тайком сунуть!... У других тоже сыновья учатся, но чтоб столько тратить!...
– Она с негодованием отвернулась.
Бабушка вставила папиросу
– Сколько раз его в публичном доме видели!...
– Мама никак не могла успокоиться.
– Пристало мальчишке по бабам шляться?
Я слушал и, хотя ничего не понимал, чувствовал, что в словах этих есть что-то стыдное. Гюллю прислушивалась к разговору с нескрываемым любопытством.
– Все равно добро впрок не идет!
– сказала вдруг бабушка.
– Что твой отец ни получит, все братцу своему шлет, чтоб его пуля пробила!
Это я понял. Бабушка Фатьма часто говорила об этом и всегда сердилась.
– И ведь не думает, что у самого сын подрос, не сегодня завтра женить надо. Никаких забот! Все туда, все туда!...
Мама любила дядю Айваза, довольно еще молодого веселого мужчину, а потому тотчас вступилась за него:
– Ну не может же отец бросить родного брата. Сын есть сын, брат есть брат.
– Помолчи!
– вконец разъярилась бабушка.
– Поменьше бы защищала проходимца! Мягко стелет, да жестко спать! Язык-то сладкий, вот вам и кажется - порядочный человек. А когда Байрам привез меня из Шуши, он не хуже матери своей бушевал! Срамили, сразили, шушукались за спиной: "Ишь отыскал - всей Шуше на зависть! Нашел женушку!... Удружил нам подарочком!..."
Мама молча улыбалась...
КЫЗЫЛБАШОГЛЫ
Кызылбашоглы Али, сопровождавший бабушку Фатьму, был высокий парень с длинными рыжеватыми волосами; на нем были сапоги, чоха и десятизарядный маузер в деревянной кобуре.
Он был родом из древнего племени Шахсевен, часть которого жила здесь, а часть - в Южном Азербайджане. Кызылбашоглы Али состоял в личной охране дедушки Байрама.
– Как жизнь, сестрица?
– приветливо спросил Али маму, усаживаясь на стул, который подала Гюллю.
– Отца одного бросили?
– вместо ответа спросила мама, смягчив свой вопрос улыбкой.
– Что значит одного? Это же Байрам-бек!... Все его именем клянутся! И я ведь сейчас же обратно.
– Ночью?
– удивилась мама.
– А чем плоха ночь? Днем жарко...
– Ты поедешь один?
– изумился я. Я знал, что Али славится храбростью, и все же спросил: - Ты что же - гачагов не боишься?
– А что их бояться?
– спросил он, сверкнув зубами в улыбке.
– Гачаг тоже человек.
– Дядя Али и сам был гачагом!
– мама как-то непонятно усмехнулась.
Кызылбашоглы молча встал и пошел за конем, который пас ся в клевере у арыка.
– Поел бы, - сказала бабушка, когда он привел коня.
– Потом поедешь.
– Я в городе ужинал, - ответил Али. И попросил
Опередив женщину, я бросился в дом, притащил его пятизарядку с укороченным дулом и набитый патронам: пояс.
– Счастливо оставаться!
– ловким движением Али вскочил на высокого пегого жеребца.
– Что передать от вас?
– Нам главное - отца береги!
– сказала мама.
– Это - будьте покойны!
Кызылбашоглы чуть шевельнул ногами, и конь рванул с места.
– Пойди плесни ему вслед воды!
– сказала бабушка. Гюллю побежала в дом и, вернувшись с кружкой, плеснула на землю соды.
Мелькнув за деревьями, Кызылбашоглы исчез, растворился. Я подумал, что, расставшись с нами, он остался совсем один; солнце скоро зайдет, наступит ночь, а он будет ехать среди безлюдной молчаливой степи. А вдруг наперерез гачаги? Тогда... Тогда он выхватит из деревянной кобуры свой маузер и начинает палить!... Ведь он никого и ничего не боится,
Рассказывают, что как-то ночью в глухой степи навстречу ему выехало трое конных. Кызылбашоглы был безоружен, но воспользовавшись темнотой, схватил плетку с рукояткой из джейраньей ноги и как револьвер направил ее на гачагов: "Бросай оружие! Десять пуль - всех перебью!,"
Гачаги знали, что с ним шутки плохи - в момент может псих перестрелять - сняли с плеч винтовки, побросали на землю. "Отъезжайте в сторону!" скомандовал им Кызылбашоглы. Те послушались, Алл спрыгнул с коня, подобрал винтовки и кричит: "Езжайте да смотрите помалкивайте, что Кызылбашоглы Али с одной плеткой отнял у вас оружие!" Гачаги поняли, какую шутку он с ними сыграл. "Ты, говорят, и правда, герой, но только храбрец храбреца не станет перед людьми срамить. Отдай винтовки - и мы навек твои братья". "Слезайте, - говорит, - берите". Пока те подъехали, вскочил па копя, да и был таков...
Да, гачаги ему не страшны. А джинны? Что, если в ночном ущелье он встретит воющих джиннов?...
– Пойдем домой, - поднимаясь, сказала мама.
Мне так не хотелось уходить от бабушки, от своих дум и мечтаний... Дома снова будут сердитые окрики отца, его недовольное лицо... И я стал нудить, прося маму, чтоб она разрешила мне остаться здесь на ночь.
– Оставайся, вздохнув, сказала мама.
– Только отец рас сердится.
– Велика беда!
– бабушка презрительно поморщилась.
– Сын Халсы с потрескавшимися пятками рассердится!... Мир перевернется! Не пилил бы ребенка день и ночь!
ШИРХАН И ГЮЛЛЮ
Как всегда, когда мама или бабушка жалели меня, мне тотчас же захотелось плакать. Глаза мои наполнились слезами, и я побежал в сад. У арыка сидел Ширхан и чинил верхнюю рубашку, а чоху, сшитую из грубошерстной, вручную сотканной ткани, накинул поверх исподнего. Он, как всегда, приветливо улыбнулся мне.
– А почему ты сам?
– спросил я. Мне показалось странным, что мужчина чинит рубаху, будто женщина.
– А кто ж мне ее зашьет, братик? Матери у меня нет, сестры тоже...