Не оставляя

Широков Константин

Я сконфуженно молчал, всё ещё находясь под сильным ошеломляющим действом неожиданного поцелуя. Даша тоже находилась в некоторой растерянности.

Поправив сбившуюся на затылок шляпку, она села на скамейку и подрагивающими пальцами нервно пыталась открыть свою розовую сумочку.

Может, она хотела вытащить маленький дамский револьвер и выстрелить в меня. Впрочем, я готов был даже пострадать, ведь я всё-таки успел почувствовать нежный непередаваемо притягательный вкус её губ, несмотря на всю скоротечность поцелуя. В голове моей по кругу

всё ещё вращался этот дивный миг. Как это было восхитительно и неописуемо! На моём лице, кажется, блуждало блаженство.

– Андрей, если это еще раз повторится, я напишу докладную записку и откажусь от занятий с вами, – тихо, но вполне отчётливо произнесла Даша, взяв, наконец, себя в руки и вернув себе своё самообладание.

Она достала зеркальце. А я, присев рядом, молча сопел, показывая всем своим видом, что я ни в чём не виноват. Так случилось.

– Как будто у вас на переменках не целуются по-дружески и не обнимаются, – попробовал я разрядить атмосферу, надеясь, что слишком сердится она не будет.

Она и не сердилась, только, когда мы шли к фонтану, она не проронила ни слова, о чём-то раздумывая. У неё был очень красивый профиль лица. Я украдкой поглядывал на нее, не зная как теперь разговорить её.

У фонтана было людно, наверно ещё и потому, что все дорожки парка вели сюда. Южный вечер уже вступил в свои законные права, но, несмотря на это, довольно много детей с криками носились вокруг круглого бассейна и с восторгом норовили потрогать руками прозрачную воду или дотронуться до хрустальных тонких струй, веером распадавшихся с двухметровой высоты каменной глыбы, на которой стояла в натуральный рост скульптура молодой девы. Взор девы был устремлён вдаль в сторону заходящего солнца в соответствии с модным некогда в среде скульпторов стиле-порыве: она ждала последнего луча, чтобы сказать что-нибудь типа прощай милый, изготовясь без страха и упрёка броситься со скалы или обрыва в какую-нибудь подходящую бездну.

Даша тоже оживилась при виде фонтана и немая пауза, которая висела между нами, благополучно завершилась.

– Андрей, обратите внимание на мемориальную табличку. Памятник был сооружён в середине девятнадцатого века на средства известного местного мецената в дар своему городу, – начала она с воодушевлением свою импровизированную лекцию. – Кстати, в музее, где мы были, как раз и жил в то время этот меценат. Это был его огромный дом, в котором он и скончался вскоре после того, как был сооружен памятник-фонтан.

– А кто эта девица и что она делает на камне? – спросил я, чувствуя, что для налаживания общения крайне необходимо проявить жгучий интерес к начавшейся лекции.

– Скульптурное изображение девы сделано в память о юной жене мецената, которую тот безумно любил… и которая погибла, упав со скалы в море. Очевидцы говорили, что она сорвалась случайно, но многие и по сей день считают, что она это сделала из-за неразделённой любви к молодому художнику, которому покровительствовал меценат.

Впрочем, история запутанная, всё уже поросло былью, и никто не знает, что было на самом деле.

Сказав это, Даша замолчала, а я, удивившись своей проницательности по поводу безысходного броска девы, высказал ещё одну – точнее свою собственную версию: мол, меценат из ревности сам столкнул её со скалы вместе с шустрым художником, который, предположил я, наверняка рисовал её обнажённой и любовался её наготой. «…А скорее, – многозначительно рассуждал я, – не только любовался…»

На это Даша, улыбаясь, заметила, что у меня очень хорошо развита фантазия, а значит и память, что очень неплохо для изучения языков.

Мы обошли фонтан по кругу и, немного постояв у бассейна и всё ещё обсуждая мецената, молодого художника и юную деву, направились к старой набережной, где, по словам тетушки, была смотровая площадка и отличный вид на море.

– Андрей, а что из английских слов вы запомнили в музее на табличках? – поинтересовалась Даша.

Кажется, она собиралась мимоходом протестировать мою память.

– Ничего не запомнил, не досуг было, я слушал лекцию экскурсовода, – ответил я не очень довольный тем, что мы ушли от интересной мне темы взаимоотношений девы и художника.

– А я не верю, что так ничего и не запомнилось! Ты просто не хочешь продемонстрировать мне возможности своей зрительной памяти.

Она и не заметила, что перешла на «ты». Но я-то это сразу уловил, хотя и вида не подал. И конечно, моя зрительная память в связи с этим кое-что вспомнила, и кое-что тут же пришло мне на ум. Я глянул на Дашу и изрёк на своём школьном английском: «no smoking… hands not to touch…» Именно эти словосочетания на табличках и мелькали более всего в залах, даже рябило в глазах.

Затем, продолжая уже на своём родном, я заметил, что достаточно бы было вывесить всего пару таких табличек в билетной кассе – и даже какому-нибудь недалёкому Васе сразу б стало ясно и понятно, что в этом музее не курят и руками экспонаты не трогают, да и в самих залах внимание от экспонатов не отвлекалось бы попусту.

Сказав это, я посмотрел на реакцию Даши, вполне довольный своим остроумным уходом от ответа по существу, как и изящной отвлекающей критикой в адрес музейных администраторов.

Даша негромко рассмеялась и сказала, что зрительная память у меня на удивление избирательная. «Вот только над произношением надо хорошо поработать», – добавила она сквозь смех.

«Ну вот, блеснул познаниями! – мелькнуло в голове. – Теперь жди ещё какую-нибудь учебную методу».

– Андрей, а ты куришь? – неожиданно спросила Даша, снимая свою шляпку и поправляя волосы, в которых сразу же запутался лёгкий ветерок.

Мысль о том, что она теперь собирается перед походом в очередной музей проверять спрятаны ли у меня в карманах сигареты, была до нелепости смешна, и я, конечно, отогнал её прочь.