Не открывайте глаза, профессор!
Шрифт:
Тётушка Марджа, конечно, была уверена, что это мой поклонник, разубедить её не удалось, и я бросила это зряшное занятие.
— Ты глянь, а сегодня не один пришёл, — удивилась тётушка, каким-то чудом продолжая одновременно разговаривать со мной и отсчитывать петли, ловко при этом двигая длинными тонкими спицами — она любила вязать, хотя по-моему больше погружалась в процесс, чем рассчитывала на конкретный результат. — Когой-то привёл, и не пойму. Сватью, что ли?! Сам-то не справляется, болезный, хоть бы цветов али конфет принёс девушке!
Я растерянно подняла глаза от клумбы с цветами — в качестве благодарности за крышу над головой и постой я мыла и тётушкин дом, а ещё периодически возилась в её довольно запущенном саду, пытаясь привести многочисленные клумбы, грядки и газончики, окруженные низким, по пояс, ветхим деревянным забором в относительно божеский вид. Истай, худой, длинный и мрачный, возвышался в отдалении, а рядом с ним, растерянно сжимая в ладонях какую-то тряпицу или платочек, стояла моя невысокая кругленькая бабушка.
— Ба-а-а-а! — завопила я, выскакивая из клумбы, точно морковь, которую кто-то выдернул за вихрастую ботву. — Ба-а-а!
С бабушкой говорили мы долго, устроившись на обтёсанных пнях — довольно любопытной и даже художественной имитации стульев на заднем дворе, хоть хлебосольная тётушка Марджа и зазывала всех в дом на пироги, которые у неё, кажется, никогда не переводились. Бабушка рассказывала про свою простую и хлопотную жизнь, и я готова была слушать её и слушать. О том, что наш старый дом требует ремонта, о корове, которая стала хуже доиться, о сварах с соседями, повадившимися запускать в её огород свою прожорливую свинью…
К сожалению, помимо рассказов были и расспросы. Ист — чтоб его пикси в лафийских болотах слопали за такие сюрпризы без предупреждения — поведал бабушке ту самую пресловутую придуманную нами ещё до праздника версию о некоем невоздержанном мстительном преподавателе, не дающем беззащитной девушке, обладательнице самых строгих моральных принципов покоя… Поведал без деталей, и бабушка теперь жаждала подробностей: что, да как, да почему, да что ж такое делается-то, Матюшка, что средь бела дня честная девка не может себя защитить, аж бежать приходится! Я кивала, бормотала что-то путанное и невнятное, и больше всего жалела о том, что морфели не прилетают по заказу, а как удобно было бы в щекотливой ситуации: раз, и все мирно спят.
Кроме тебя.
Наконец, утомившись переливанием из пустого в порожнее, бабушка ушла в дом к кумушке Мардже, а я — впервые за последние два месяца — посмотрела Истаю в глаза. Мне очень хотелось отчитать его, как нашкодившего мальчишку, но вместо всех правильных и сердитых фраз я вдруг спросила совсем другое:
— Почему морфели, усыпившие всех в аудитории на аттестации, не тронули меня?
— Нейтрализатор, — моментально отозвался Истай, словно мысленно готовился именно к этому вопросу. — Морфели ориентируются исключительно по запаху.
— А потом?
— Что — потом? Когда?
— Тогда…
Истай взъерошил себе волосы. Уставился задумчиво вдаль, как у него было заведено в последнее время.
— Что со мной сделали, Истай? — тихо спросила я, первый раз за всё это время. — Что ты со мной сделал, там, в палате? Что ты мне вколол?
«Почему ты, а не он?»
— Мортенгейн… он знает, что ты со мной сделал?
Истай недоумённо моргнул — мой вопрос вырвал его из каких-то глубоких мыслей о чём-то, мне не известном.
— Разумеется. Я был просто исполнителем.
Знал. Значит, знал… Не просто знал — он и придумал! Да ещё и бросил меня, пока я там в судорогах корчилась и орала от боли, скотина блохастая, бесчувственная!
— Что вы, — я сделала акцент на этом самом «вы», — со мной сделали?! И кстати, не замечала за вами такой слаженности действий. Откуда взялась эта крепкая мужская дружба?
— Тебя вылечили, — без тени сомнения отозвался Истай. — Дружбы у нас с профессором, разумеется, не было и нет, это попросту невозможно, но… если бы выхода не нашлось, профессор меня с костями сожрал. Скажем так — взаимовыгодное сотрудничество.
— Тебе-то оно чем было выгодно?
— Если бы не получилось, я бы и сам себя сожрал, — очень серьёзно произнёс Ист. — Что бы ты ни думала, я тебя… мне очень жаль, что всё так вышло. Мортенгейн обещал, что меня не станет преследовать магистрат, но не это было главное. Я просто хотел помочь.
— И помог, — задумчиво кивнула я, коснувшись гладкой щеки. Потёрла лоб. — Что же вы придумали? И почему Мортенгейна не вылечили так же, как меня? Я, человек, излечилась за ночь, а дуплиш целый лунный цикл проходил с повязкой на глазах!
— Глания… — Ист опять запустил пятерню в свои отросшие светлые волосы. — Воздействие яда гарпии снимается противоядием. Да, существует противоядие, оно делается на крови самой гарпии, но есть нюанс. С нами… с ними, — он горько усмехнулся, — я имею в виду, с нечеловеческими расами, всегда есть какие-то предательские нюансы. Кровь нужно дать добровольно. Для Мортенгейна она никогда бы её не дала — знала, что рано или поздно он сам выкарабкается, хотела помучить подольше. Уж больно зла была за отказ и за то, что он с тобой связался.
— И ты хочешь сказать, что для меня — дала?
— Не делай из неё монстра. К тебе у неё куда меньше претензий, чем к несостоявшемуся жениху. Особенно в спокойные дни.
— Она монстр, — поёжившись, сказала я.
— Не всегда! И что бы ты ни думала, она… она не хотела этого.
— Как гарпия — хотела.
— Но у неё есть и разумная ипостась, — совершенно серьёзно заявил Ист. Я только пожала плечами.
— А это противоядие… не может влиять на что-то ещё? — решилась наконец-то уточнить я.