Не открывайте глаза, профессор!
Шрифт:
В палате кто-то был, я это знала точно. И знала, где именно был этот кто-то, двинулась то ли на запах, то ли на звук, то ли просто на источник тепла, хотя не смогла бы объяснить, что я слышу или осязаю. Остановилась за мгновение до столкновения, опустилась на колени, вытянула руку — и коснулась шелковистой волчьей шерсти, твёрдого треугольного уха.
Мортенгейн в обличие волка лежал в уголке на полу. Спал.
Я обняла его за шею, утыкаясь лбом в лоб — он не проснулся, не пошевелился, и я сразу же перепугалась до обморока,
Профессор спал. Спал как тогда, когда в аудиторию проникли морфели…
Я вскочила на ноги и торопливо принялась разматывать маску, хотя делать этого и не следовало — не могло случиться чуда в такой короткий срок, а вот опасность занести инфекцию была более чем реальной. Но руки словно действовали сами, и уже скоро я беспомощно морщилась, чувствуя себя так, словно с меня содрали кожу. Веки, казалось, налились чугунной тяжестью. Я постояла, покачиваясь, а потом не без усилий разомкнула их.
И… увидела.
Изображение в глазах было расплывчато-мутным, но оно — было, и я застыла, не веря в происходящее. Палата. Действительно, пустая больничная палата, окно без занавесок, одна из створок приоткрыта на полпальца. За окном туманно и серо… очень раннее пасмурное утро?
Круглый потёртый коврик под кушеткой. Стул и стол с графином, полным воды. Ни одного зеркала. Саквояжик на полу справа от двери… да это же мой собственный саквояж, с которым я собиралась бежать!
Чёрный волк, спящий на полу.
Жгучие слёзы невыразимого счастья потекли по щекам, не подумав, я стёрла влажную дорожку. Отдёрнула руку от щеки. Кожа была странная на ощупь, точно пергаментная бумага, но я не ощутила ожидаемых грубых рубцов.
— Вартайт! — позвала я, снова опускаясь на колени. Эйфорической истерике препятствовал неестественно странный, неестественно крепкий сон дуплиша. — Вартайт, ну, что же ты?!
Он, человек, хотел уйти от меня, выбирая свой род, свою семью, и он же — как волк — не смог? Может, и так.
Присматриваться было тяжело — я явно поторопилась с обнажением лица, глаза заслезились уже не от радости, от напряжения. И всё же мне нужно было понять, а потому приходилось смотреть.
…морфели.
Штуки три, не меньше, воздух над профессором мерцал и колыхался, но, как и тогда, в аудитории, они почему-то не трогали, не усыпляли меня. Я покачала головой, подошла к двери, дёрнула — дверь была заперта, вероятно, на ключ. В скважине ключа не обнаружилось… снаружи мы заперты или изнутри? Если изнутри — то где он, ключ?
Я подошла к окну — створка не открылась дальше, чем ещё на полпальца, с внешней стороны обнаружилась мощная щеколда. Окно лечебницы — если это была лечебница — выходило в заброшенный пустой
Не рискнула бы? Я всё ещё планирую сбежать от Мортенгейна? Сейчас, когда чудо с моим выздоровлением таки свершилось?
Чудо ли?
Кто-то нашёл лекарство и вколол его мне. Непонятно, кто, непонятно, какую цену мне или профессору придётся заплатить потом за исцеление. Непонятно, почему Вартайт сам им не воспользовался — если это сделал он, а не тот же подобревший явно не без причины лафиец. Очень похоже на то. Излечить меня, усыпить Мортенгейна — и забрать свидетеля и жертву в одном лице в общину, добровольно — или уж как придётся. Судя по всему, место тут тихое, моих криков никто не услышит.
Надо бежать.
Увы, но да, сбежать всё ещё хотелось. И от фэрла Вэргана, и от профессора, которому я мешала жить нормальной жизнью одним фактом своего существования.
Слишком эта комната напоминала ту самую тюрьму, о которой он говорил. Четыре стены, постель — и верный неизменный страж в углу. Стены стали давить, я снова подёргала ручку двери, подошла к окну.
И отшатнулась с лёгким вскриком. За прозрачным, как слеза, стеклом, парило маленькое уродливое крылатое существо. Миг — и пикси самым невероятным образом протиснулся в крохотную узкую щель, точно огромная лысая моль, порхая перед моим лицом. Кричать я перестала и особого страха не испытывала, одиночное существо вряд ли представляло опасность.
Зачем оно здесь?
Снова явилось мстить мне или Мортенгейну за свою подругу?
Разозлённым пикси не казался. Теперь я во всех деталях могла разглядеть крошечное сморщенное личико, одновременно и уродливое, и впечатляющее, запоминающееся.
— Что ты от меня хочешь? — тихо спросила я. — Зачем пришёл? Я не хотела зла гарпии… Глании. Что бы она ни думала по этому поводу — не хотела. И он… тоже. Не трогай нас.
Пикси сделал круг над моей головой и метнулся к окну. Повернулся, личико исказилось гримаской, которую, при большом желании, можно было трактовать как вопросительную.
А я вдруг вспомнила, как Мортенгейн хотел схватить последнего пикси, тогда, во время их нападения, а я не дала, отпустила. А вдруг… это совершенно бредовая мысль, но вдруг он просто захотел помочь мне? Верить этим тварюшкам — просто безумие, но с другой стороны, у меня попросту нет иного выхода.
Сердце забилось сильнее.
— Я хочу выбраться отсюда! — сказала я. — Помоги мне…
Пикси просочился — иное слово тут трудно было подобрать — наружу в щель, подлетел к щеколде. Интересно, кто и как закрывает её снаружи? Может, это лечебница для безумцев? Так или иначе, но раздался сухой щелчок — и окно открылось.