Не открывайте глаза, профессор!

Болейн Лея

— Не сплю. Что вы хотите?

Может быть, он собирался добить меня — как-никак, я лишний свидетель, к тому же жертва? Или…

— Времени у нас действительно немного, Мортенгейн может вернуться в любую минуту, так что буду краток…

— Хотите предложить мне денег, чтобы я не свидетельствовала против вашей дочери?

— Больше, чем деньги. Глания мне не дочь, она моя воспитанница, — голос лафийца чуть дрогнул. — Да, она гарпия, и я не выдал её королевской власти, а вырастил, как собственное дитя и скрывал ото всех её происхождение и природу. Её мать… Была мне очень дорога, но сейчас это не важно. Девочка слишком эмоциональна и плохо себя контролирует, но долгое

время мы справлялись с этим, учили её справляться, как могли. Опрометчиво решили, что всё в порядке, всё обойдётся, что она уже взрослая. Она хотела познакомиться с будущим супругом, хотела посмотреть мир. Жизнь без печати отверженности. Друзей. Свободу. Замужество. Но Мортенгейн обо всём узнал… Этот заносчивый негодяй даже от личной встречи с невестой отказался, но когда понял, что один из документов был фальшивым, стал копать… И всё выяснил.

— Лжи в мешке не утаишь, — хмыкнула я. — Ближе к делу, фэрл, не давите на жалость. Что вам от меня-то нужно?

— Ты не будешь свидетельствовать в магистрате против Глании. Тебя — такую — никто не должен увидеть. Глания сама по себе не агрессивна и не опасна, Мортенгейн специально злил её, это он во всём виноват! Ты — случайная жертва, жертва его высокомерия. Но если будет суд… ты должна исчезнуть.

Я засмеялась, а потом закашлялась.

— Как вы себе это представляете? Вы меня похитите? Убьёте и закопаете? А с разговорами тогда зачем явились? Стукнули бы по темечку…

— И нажил бы непримиримого врага в лице Мортенгейна? — совершенно серьёзно отозвался лафиец. — Нет уж. Для него сбежать отсюда ты должна сама, без моего участия. Я предлагаю тебе сделку на выгодных для тебя условиях. Ты поселишься в лафийской общине, там тебя не найдут. Даже Мортенгейн не сможет отыскать тебя.

— А мне-то это зачем? — искренне удивилась я. — Мне зачем жить в вашем великолепной общине, откуда вы даже Истая, наполовину лафийца, вышвырнули?! В каком статусе там буду я, девочки для битья? Тем более, мне не хочется сбегать от Мортенгейна…

— Мне показалось, ты свободолюбива. Дуплиш не даст тебе свободы. И никаких прав — не даст. Подумай о судьбе твоих незаконорожденных детей… А мы сделаем так, что ты безболезненно и быстро избавишься от плода, если он есть.

— Зачем свобода мне… теперь? — горько спросила я. Приложила усилие и села, очевидно, на лекарской кушетке. — На что я гожусь? Лучше остаться с Вартайтом, пусть даже на его условиях, одна я всё равно не протяну. Скажите спасибо своей безопасной и милой во всех отношениях приёмной дочери. Да, профессор провоцировал её, но она не сдержалась. Она! Знаете, что? Я пойду с Вартайтом в этот ваш магистрат и дам показания. Я дружила с Агланой, мы жили с ней в одной комнате, я знаю, какой она может быть, когда спокойна… но это не искупает её вины. Она опасна, фэрл. Кто знает, что и когда спровоцирует её в следующий раз.

— Её намеренно, преступно вывели из себя!

— Этот разговор — бессмысленная трата времени, фэрл. Если вам больше нечего сказать…

— Мы тебя вылечим.

Наступившая после его слов пауза затянулась.

— Мы тебя вылечим, — повторил лафиец. — Из-за яда гарпии у тебя серьёзно пострадало лицо… глаза. Человеческие снадобья тут бессильны. И даже Мортенгейн со всеми его связями и дуплишевым старанием не добудет в нужные сроки тех зелий, что хранятся у нас, лафийцев. Мы вылечим тебя полностью. Ты вернёшь зрение и свою хорошенькую мордашку, получишь свободу, не сразу, но получишь. Я мог бы просто отравить тебя, так, что никто бы ничего доказать не смог… но мы не убийцы. Я не испытываю к тебе ненависти, несчастная человеческая

девочка. И хотя многие наши лекарства запрещены в Виснее, запрещены для людей… мы можем вылечить тебя.

— Вы меня обманете, — сказала я, просто для того, чтобы что-то сказать. — Я вам не верю.

— А кому тебе верить? Мортенгейну? Ты действительно поверила всему тому бреду, что он нёс, про женитьбу? Он так жестоко поступил с Гланией. Да, она гарпия! Но он не дал ей ни единого шанса… он мог бы поговорить с ней, объяснить ей хоть что-то! А он просто не пришёл в Магистрат, просто молчал и игнорировал её, нас всех! Представь себя на месте моей дочери… Она была обижена. Расстроена. Она знала, что таких, как она убивают — просто так, не дожидаясь противоправных действий. Каково с этим жить, человеческая девочка?

С ним трудно было не согласиться. Да… пожалуй, несмотря на все свои достоинства, профессор мог быть и саркастично-жестоким, и несговорчивым, и безжалостным.

— Для меня Мортенгейн эти лекарства из вас и так вытрясет, — без особой уверенности сказала я.

— Конечно, — неожиданно легко согласился фэрл. — Вот только когда? Время будет упущено. Кожу нужно начинать восстанавливать немедленно, если затянуть — результат будет плачевным. Видеть ты, вероятно, будешь, но плохо. Достаточно лишь для того, чтобы разглядеть себя и больше никогда не смотреться ни в одно зеркало…

Я обхватила себя руками, чувствуя, как дрожь пробирает чуть ли не до костей.

Мне только восемнадцать.

Я очень хочу быть здоровой… Хочу быть красивой. Не то что бы я считала себя неотразимой, но всё же достаточно привлекательной. Шёпот Мортенгейна «Мне нравится. Всё нравится. Очень…» так и звучал в ушах.

Мне хотелось ему нравиться и дальше. Я не верила ему — но всё ещё очень хотела поверить…

— Излечите меня, — я сжала руки на груди. — Я не буду давать показаний против Агл… Глании, даю слово, могу написать расписку. Но я останусь здесь.

— Нет. Слово человека ничего для нас не значит.

— Я вам не верю. Я вас вообще не знаю!

— Придётся поверить. Впрочем, дело твоё. Могу помочь тебе снять стабилизирующую маску, — в высоком голосе фэрла вдруг прозвучали металлические нотки. — Увидеть себя ты не увидишь, но сможешь потрогать, думаю, этого будет достаточно. Я — твой единственный шанс, если ты не хочешь прожить свою жалкую жизнь уродиной и калекой. Подумай, девочка. И если ты примешь верное решение… завтра утром я заберу тебя отсюда и привезу в общину. Покинуть её ты сможешь через пару-тройку лет, если захочешь, конечно. Ты будешь здорова и красива… мы даже сможем обучить тебя, куда лучше, чем учат в этих ваших… — он презрительно хмыкнул. — Мортенгейн забудет тебя. Он всё равно женится на ком-нибудь, никуда не денется, ему тридцать восемь, дуплиши заводят семьи до сорока. Захочешь снова стать его любовницей — договоритесь, уверен. Возможно, ты и сама не станешь потом выдавать тех, кто спас тебя? Думай до рассвета, девочка. Решай.

Фэрл не попрощался, и я не услышала его шагов, просто почувствовала — его больше нет рядом. Стало холодно, так холодно, что я затряслась от озноба, хотя понимала, что в палате тепло, да и жара у меня нет.

Я не верила Мортенгейну.

Не верила лафийцу.

Не хотела оставлять Вартайта.

Не хотела оставаться слепой и обезображенной.

Пальцы сами собой подцепили край защитной маски, хотя я и понимала, что делать этого не следует. Маска пропитана зельями, не допускающими возникновения заражения, но мне мучительно захотелось убедиться, что фэрл не преувеличивал, что всё действительно настолько плохо.