Не погаси огонь...
Шрифт:
Петр Аркадьевич занял свое место. Напротив него оказался дворцовый комендант. Бок о бок с ним занял кресло Курлов.
– Дурно выглядите, Петр Аркадьевич, – громко проговорил Дедюлин.
Столыпин даже вздрогнул от такой бесцеремонности. Сидевшие рядом повернули удивленные лица.
– Вот мы тут с шталмейстером Курловым обсуждаем: что это с вами? – продолжал комендант, расправляя над камзолом пуки скобелевской бороды. – Нездоровится или приутомились от дел?
Министр посмотрел на Курлова. У Павла Григорьевича забегали глаза:
– Нет, я бы не сказал… Хотя, впрочем… Вид утомленный.
Дедюлин был известный грубиян. Но поведение «товарища»… Губы Курлова побелели от напряжения. Еще укусит, право. Взгляд же трусливо ускользал. «Вьюн.
– Плохо выглядите, весьма плохо, – безапелляционно заключил флигель-адъютант и поднял руку, прищелкнул пальцами, подзывая лакея. – Коньяку? Шампанского?
– Не пью, – отказался Столыпин. – Действительно, печень пошаливает.
Не столько слова дворцового коменданта, сколько поведение Курлова озадачило его. Заполучить этакого угря в «товарищи»! Козни Николая. Царь любил, посмеиваясь, «сажать двух пауков в одну банку». Ну да Павел Григорьевич – еще полбеды, с трусливым интриганом он совладает. Куда опасней Распутин, Вырубова и Дедюлин, который, судя по всему, решил выступить против Петра Аркадьевича открыто.
17 августа текущего 1911 года в 19 километрах к югу от г. Парижа, в м. Лонжюмо закончилось чтение лекций в школе партийных пропагандистов и агитаторов Российской социал-демократической рабочей партии…
Вольнослушатели школы:
…4) «Серго», грузин или армянин по народности, ярый ленинец по убеждениям; его приметы: около 26 – 28 лет от роду, среднего роста и телосложения, продолговатое худощавое лицо, брюнет, усы и борода бриты, волосы зачесаны назад; носит черный костюм, белую соломенную шляпу, штиблеты; по-видимому, интеллигент; приличная внешность. Заявив о болезни горла или уха, уехал из Лонжюмо в Париж, якобы делать себе операцию. Имеются полные основания утверждать, что и он также командирован Лениным с особыми инструкциями в Россию.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дежурный офицер дворцовой охраны разыскал полковника Додакова:
– Флигель-адъютант Дедюлин незамедлительно приглашает вас к себе.
Виталий Павлович поспешил в кабинет коменданта.
Не дослушав его рапорта, генерал оборвал:
– Вы осведомляете Столыпина обо всем, что происходит во дворце, не так ли? – И, не дав опешившему полковнику возразить, стукнул по столу. – Ма-алчать! Наушников я во дворце не потерплю!
Вены на висках Дедюлина начали надуваться. За недолгие месяцы службы во дворце Додаков успел изучить характер этого жестокого старика.
– Решайте: остаетесь здесь и отныне выполняете только мои распоряжения или сию же минуту – вон из дворца! Возвращайтесь в свой вонючий департамент!
Виталий Павлович вытянулся, прижав ладони к бедрам. Что ответить? Дедюлин, подобно министру двора барону Фредериксу, был мишенью издевательских шуток в свете за свою беспредельную глупость, сравнимую разве что с его грубостью. Однако царь жаловал и того и другого. Дворцовый комендант обладал огромной властью. Он имел в своем распоряжении целую армию воинских и полицейских частей, подразделения жандармского корпуса, широкую сеть тайной агентуры. Он ведал организацией личной охраны царской семьи. Додаков подчинялся и коменданту, и, как офицер жандармского корпуса, – своему шефу Столыпину. Что же отвечать?..
– Можете возвращаться в департамент, – понял по-своему его молчание флигель-адъютант. – Любопытно знать, что вы будете там делать без Столыпина?
Это «без» прозвучало предостерегающе. Виталий Павлович и сам уже не раз улавливал в разговорах высших сановников нотку небрежения при упоминании имени премьера. Об этом он исправно докладывал шефу. Не успел он передать лишь слова царицы Александры Федоровны, произнесенные ею вчера, после отъезда Столыпина из дворца. «Он вертит тобой, как куклой! – раздраженно сказала она Николаю. – Сколько можно
Он и есть – и стул и слуга. Только у двух господ… Вчера в словах царицы он уловил лишь личное: государыня болезненно относилась ко всему, что ущемляло ее престиж; а тут жена премьера Ольга Борисовна открыла у себя салон, куда на приемы сановники должны были являться при лентах, орденах и шпагах – как в царский дворец. Александре Федоровне, конечно же, донесли. Она заметила: «Ну что ж, было две императрицы в России – теперь будет три…» Она ревновала и к Марии Федоровне, вдовствующей императрице, матери Ники. Но терпеть некоронованную претендентку!..
Однако теперь, после разговора с комендантом, Додаков по-другому воспринял язвительные слова царицы. Тут дело сложней. Судьба шефа, видно по всему, предрешена… Своей карьерой Виталий Павлович обязан Столыпину: за какой-то год министр поднял его из ротмистров в полковники, из охранного отделения – во дворец. Да ведь не за красивые глаза: разве не он подготовил блестящий доклад о Лисьем Носе, не он ли успешно выполнил задание в Париже? Продвигал бы его Столыпин, если бы Виталий Павлович не был ему нужен? И если завтра всесильный министр утратит свою силу, что ждет Додакова? Прозябание в департаменте на третьих должностях, потому что новый шеф всегда приводит своих фаворитов. И для Столыпина, и для Дедюлина Виталий Павлович – стул, на котором удобно сидеть, слуга для мелких поручений, а того точней – пешка, которую передвигают в игре, когда же она оказывается не на том квадрате, сбрасывают с доски… Столыпин умен, Дедюлин болван. Однако министры уходят и приходят, а царский двор остается. Все блага исходят, отсюда, из дворца. Признательность? Человеческая благодарность?.. Виталий Павлович не сентиментален. Главное: точный расчет. Четкий ум Додакова высчитал с математической безукоризненностью: будущее его – с флигель-адъютантом.
– Жду приказаний, ваше высокопревосходительство!
– Ответ, достойный офицера, – мрачно усмехнулся комендант. – Отныне будете сообщать Столыпину лишь то, что велю я. – Он сделал паузу и добавил: – Или генерал Курлов.
22-го августа. Понедельник
В 9 час. поехал с Ольгой и Татьяной в моторе в Царское Село. Там в парке вокруг большого озера в разных павильонах была устроена юбилейная выставка. Подробно осмотрел ее и получил много подношений. В 1.20 поехал в Александр, дворец почиститься и затем к завтраку у т. Михенъ. В 2 3/4 заехал на скаковое поле в отдел коннозаводства, где мне сделали выводку премированных лошадей. Оттуда полетел домой, переоделся в Кавалергардскую парадную форму и со всеми четырьмя дочерьми поехал в Павловск на свадьбу Татьяны К. и кн. Багратиона.
В 5 1/2 уехали в Александр, дворец, переоделся и с детьми вернулся в Петергоф в 6 1/2 . Немедленно покатался в «Гатчинке» 1/4 час. и засел за бумаги. День стоял тихий и ясный. После обеда писал.
Видели Григория.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Они сидели в глинобитном сарайчике. Здесь было сумрачно, душно, но не так изнурительно жарко, как снаружи. За распахнутой дощатой дверью, в полуверсте, за нагромождением бочек, цистерн и труб, сверкало море. Слева, у самого берега, поднималось угрюмое здание тюрьмы.
– Мечтал окунуться в Каспии, – с сожалением проговорил Антон.
– Здесь залезешь в воду беленький – вылезешь черненький, – отозвался Камо.
– Все равно… Да только с моими отметинами первый городовой сцапает. – Путко вздохнул. – Ты-то скоро выкупаешься да назагораешься на дальних берегах!